— Как говорила моя цыганская бабка — унылых бог не любит, — ответил злой Шульга, которому буря перебила на корню все планы.
В ответ дядя Коля цинично ощерился вставными зубами того оттенка, который бывает у немолодого человека, имеющего привычку заваривать чай непосредственно в кружке и отцеживать зубами в процессе питья.
Они сидели в старом браконьерском схроне внутри пустой секвойи. Алексей давным-давно нашёл это дерево, ещё в те времена, когда у него не было команды, кума-ручейника и возможности забашлять за легальный промысел, чтоб чуток расширить его, нелегально, после. Он дважды пересиживал здесь грозу, второй раз — вместе с лесной ксенокозой, невесть как вскарабкавшейся по стволу и в безысходности оставшейся тет-а-тет с двуногим хищником. У Шульги с собой были сухие хлебцы, от скуки он скормил ей половину. Так и переждали, и мирно разошлись после, ведь в тот раз река не разлилась.
Теперь в пустом нутре векового гиганта разместилась вся их снаряга и трое взрослых мужчин — он сам и два широких вохровца. Невзирая на полость, дерево было живым и могучим, оно пережило не одну такую бурю и переживёт ещё немало. После грозы в козьей компании Алексей спрятал в секвойе заначку, втиснул в трещину пластиковый пакет — там ждала, есть не просила, винтовка в промасленной тряпке, коробка патронов, сдутая лодка с насосом и складные вёсла. Спрятал так ловко, что не сразу и нашёл, думал — забрал кто-то из его же ушлых парней, но всё-таки обшаривал гигантское дупло, поливая бранью дождь и спутников, с которыми дело движется, как хуй по стекловате, но вдруг отыскал и попустился. С винтовкой, хоть на внештатного сотрудничка пули и не действовали, он сразу почувствовал себя лучше, ведь в лесу хватало зубов и когтей кроме Макса. Взять хотя бы тех же мозгоедов. Конечно, заповедник с фермой далеко, но в болоте жила другая стая, его могло размыть водой и растащить зверей по лесу. Он стал представлять, что к секвойе подплыли мозгоеды и вдруг полезли скопом в дупло — и передёрнулся.
Снаружи хлестал ливень и рокотал гром. Очень скоро журчащие по выпуклым лесным венам-корням потоки воды раздобрели, вздыбились и понеслись, сметая всё на своём пути, вымывая зверьё из нор, круша и выворачивая с корнем подлесок. Вохровец Тарас сидел у залепленного клеёнкой выхода и периодически отодвигал её край, чтоб проверить, как высоко поднялась вода, не зальёт ли убежище.
Буря и разлив реки спутали Алексею все его планы касательно поимки вурдалака — наводнение с раскисшей почвой в них не предусматривалось. Ещё его тревожила потеря царь-приблуды. Шульга рассчитывал, что Саныч вернётся, едва поймёт, что приблуда не пашет, либо сдохнет через двести метров, и они приблуду подберут, но этого не случилось. Теперь всё пропало в буре, шансы Саныча добраться до карьера или хоть до скал, чтоб залезть повыше, были равны нулю. Дурной пизды ребёнок сгинул в лесу навеки. Хорошо хоть вояки успели прислать дрон со снарягой и жрачем. Шульга развернул белково-энергетический батончик и со злостью впился в него зубами.
Когда буря стихла и они выбрались наружу, оказалось, что воды по пояс, а в лодке имеется царапина с дырой. Откуда она взялась — Шульга не помнил, хоть убейте, он и юзал лодку самую малость. Кажется, ту и впрямь брал кто-то из охотников, а починкой заморачиваться не стал. Пока заклеили, высушили и загрузились — уже и солнце высоко взошло. За вёсла сел Тарас, дядя Коля умостился на носу с длинной палкой в качестве багра, Шульга с винтовкой на корме устроился, и поплыли с богом.
Лес изменился. Деревья стояли, осаждённые мутной водой. Могучие колонны стволов по-прежнему подпирали небо, где-то в вышине их переплетённые руки скупо пропускали солнце. Хвойные лианы стлались по влажной коре, водопадами струились с нижних сучьев, оборванные и мёртвые, плавали в воде вместе с мёртвыми птицами. Многие деревья вывернуло с корнем, они упали и собственным весом обрушили другие. В прогалины сочился свет, дробясь и преломляясь крохотными искорками в миллиардах капель. Вода уже нагрелась и парила в этих редких солнечных пятнах, словно суп в огромной кастрюле томился на медленном огне. Воздух был мокрым, едва пригодным для дыхания, и красный от натуги Тарас на вёслах то и дело застревал. Двигались медленно, мешал валежник. Подлесок был сломан, перемолот, уничтожен. Путь то и дело загораживали кучи мусора и упавшие огромные кроны. Встречались и трупы животных, вокруг них уже кипели мухи — торопились жить.
Лодку тряхнуло — напоролись на бревно.
— Глаза пиздой обшиты?! — рявкнул Шульга дяде Коле. — Сейчас лодка сдуется, поплывём пешком!