Дорогой дневник, я уже писал, что любопытен, как десяток кошек и обожаю тайны? Отношения с тайнами у меня своеобразные: крепкие, как полицейские наручники, но неправильные, как изображения в кривом зеркале комнаты смеха. Именно ради раскрытия тайны я вкалывал в лаборатории, она манила меня больше, чем любовь, я гонялся за нею упорно и страстно, как охотничий пёс за зайцем, разве что рисковыми экспериментами гнушался. Тайна всегда была для меня подобна самой желанной красотке, перед которой теряешься и забываешь обо всём на свете, и смотришь, не в силах отвести зачарованный взгляд. Вот и теперь я уставился огромными глазами на открывшуюся картину, даже о грустном своём положении забыл.
Комната шамана имела выемку в виде ложа, чтобы спать, собственное небольшое сосало в центре и стены — вполне живые и флюоресцирующие. Это был отдельный небольшой цефалот внутри огромного, размером чуть побольше нашего Бобика. Детка первоприюта! Пол и стены покрывало множество шишек с прозрачными верхушками, словно детка-цефалот заболел чёрной оспой и его обсыпало булёзной сыпью. В каждой оспине что-то лежало. Я с любопытством заглянул в первую — внутри плавало растение. Посмотрел в другую — ещё одно растение, новое. В третьей, в прозрачной жидкости, какие-то моллюски отбывали вековое заточение… Я осматривал шишку за шишкой и в каждой видел спящие вместе с пленившим их цефалотом травы, рыб и маленьких животных. Большинство животных составляло пару: самец и самочка.
Кажется я напрасно считал народ Тенго диким и неразвитым, потому что увиденное напомнило огромный биологический банк. Булёзные шишки выступали в нём аналогом криокамер, с одной лишь разницей — они были совершенны, без всякой заморозки материал хранился в них идеально, живой-живёхонький. Что это, если не биологическая технология?! В восхищении я ходил между шишками и рассматривал удивительных существ и ростки. Любой из институтских задротов голову бы дал на отсечение, лишь бы одним-единственным глазком заглянуть в этот удивительный Ноев ковчег! В этот подвал Вавилонской башни! Поражённая Тенго занималась тем же, на морде было написано любопытство, даже плакать перестала.
— Этой рыбы я не знаю, — говорила она, тыкая пальцем, — и этой тоже. А вот эти улитки когда-то встречались, о-о-очень вкусные, но все повывелись, а тут не повывелись! Вот, хранятся.
Дорогой дневник, люди не пришли в ничейный дикий мир, у него уже были хозяева — народ Тенго.
С осторожностью и благоговением я приблизился к самому большому пузырю и заглянул в него. Там спало небольшое существо, очень похожее на Тенго, только маленькое. Оно сосало палец во сне.
— Малыш дакнус! — воскликнула супружница, всплеснув лапками. — Годовалый, как мой племянник Тилли! Он только должен встать на задние лапки.
У меня в груди шевельнулось острое чувство жалости. Ведь и этого, «замороженного» ребёнка кто-то выносил в яйце, как я своих каннибалов…
— Бедный малыш, его тут одного на тысячу лет заперли, — сказал я. — Бросили.
— Ему хорошо, он смотрит сны. Кувшинка по корням показывает всякое, — утешила меня Тенго. — Как ты себя чувствуешь?
Словно в ответ на её слова живот пронзила дикая боль — детишки проснулись голодными…
— А-а-а-а!!! — завопил я, сгибаясь пополам, потом и вовсе упал на пол.
— Мой дорогой господин и муж! — запричитала злодейка, заливаясь крокодильими слезами. — Прости, я не хотела!
На четвереньках я пополз к шаманской кровати, роняя капли крови из-под хвоста, и взгромоздился на неё, едва дыша. В глазах поплыли разноцветные круги, кажется, сознание покидало меня. Накатила тошнота. Заливаясь слезами от боли и несправедливости, я опустил лапу вниз и легко вытянул сперва одну кожистую окровавленную тряпочку, затем — вторую. Вот и всё, что осталось от тугих эндорфиновых яиц, радовавших меня долгими вечерами. Теперь из межножной яичной выемки свисало два кровавых лысых хвостика, прикреплённых к тёплым лысым попам. Я аккуратно потянул за один, взвыл от нового приступа боли, и мир перед глазами закачался.
«Это конец моего пути» — подумалось.
Тенго с отвращением схватила яичные шкурки.
— Я не хотела замуж! — выкрикнула она. — Я не хотела этого всего! Они меня заставляли искать себе мужа! Теперь шаманки нет, ты умрёшь, и мы с детьми тоже!!!
Она со злостью швырнула шкурки в сосало и то послушно проглотило их — ам! Тупая скотина, цефалот, также сожрёт и наши трупы. По стенам побежали новые огоньки флюоресценции.
Вскоре каннибалы насытились живой плотью и снова уснули, кровотечение прекратилось, боль покинула меня. Ей на смену пришли глубокая апатия, слабость и сонливость.