С замирающим сердцем она подбежала к Нико и принялась вылизывать двух лысых детёнышей, которых он носил одного во рту, другую в лапах, самца и самочку, потянулась к ним волной, окутала теплом: всё хорошо! Легонько потрогала носом, чтоб не поранить искрой, её переполнило радостное и светлое чувство, как во сне, когда по дну плыла. Какими они были некрасивыми пока что, и какими прекрасными! В ответ раздался писк — дети требовали жиру.
— Нельзя так делать, — пояснила Тенго мужу, — так очень неправильно делать, но мы сделаем разок, а то времени нету, а пища есть.
Она указала на шишки с жидкостью, где плавали спящие рыбы.
— Это же генетический банк! — воскликнул Нико с негодованием. — И музей пропавших видов!
— Форель точно никуда не делась, мы её разводим!
Тенго решительно коснулась пузыря когтем, и шишка лопнула от блескавки. Большая, живая, свежепойманная рыбина забилась в её лапах. Не раздумывая, Тенго зубами вырвала её мягкое брюхо и стала пережёвывать детям жир.
Нужно было спешить вернуться в их плавучий дом, пока вода не спала и они не остались навечно привязаны к Первоприюту.
Брошенная кувшинка оголодала и соскучилась, но корнями за Первоприют держалась крепко, менялась с ним волной и, судя по птичьим перьям, успела поохотиться. Их возвращению дом обрадовался, потянул к Нико сосало и дружелюбно ощупал.
— Бобик, фу! — ответил муж, повыше поднимая детей.
А потом немало удивил Тенго: уцепился за усики-тычинки вокруг сосала и ткнулся в них мордой.
— Я понял, — пробубнил Нико прямо в тычинки. — Цефалоты — идеальные редуценты, они обладают зачатками телепатии и сами выращивают нужное, главное объяснить ему, что надо…
Пока Тенго вернулась с маленькой хищной губкой (другие в Первоприюте не водились, а если и водились давно, то хищные их подчистую выели, и дальше друг другом питались) — дом вырастил детское ложе с высокими стенками, Тенго отродясь такой странной шишки не видала — с четырьмя углами!
— Кроватка, чтоб не вылезли потом, — пояснил муж и поощрил цефалота какашкой.
Тот засветился от удовольствия и вытолкнул из себя шишку-садок для рыбы. Как здорово у Нико получалось управляться с кувшинкой! Какой домовитый муж ей достался!
Они взяли рыб пожирнее, чтобы детям жевать, и рыб, которых не знали, и тех улиток, что перестали водиться, и других, вообще не виданных. Жидкость для хранения принесли из комнаты Первошамана в лепестке, а новую, такую же, дом сделал сам. Нико подумал о чистоте и захватил небольшую хищную губку. Когда собрались, Тенго распушилась, бросила искру в домашний корень, и тот испуганно сжался, отпуская своего гигантского родича.
— Цефалот отчаливает, йиху-у! — закричал муж и оба весело загудели.
— Прощай, Первоприют! — закричала Тенго, рыбкой прыгая в воду.
Она толкнула дом и тот медленно поплыл в сторону реки, она плыла следом и придавала ему скорости.
— Почему дакнусы не вернутся сюда? — спросил муж, выглядывая сверху между лепестками и приставив руку к глазам, от солнца. — Тут Первошаман, тут ништяков куча. Целый город в цефалоте!
— Есть легенда, что мы вернёмся, — сказала Тенго, изо всех сил работая лапами и хвостом, — перед тем как Мировое яйцо лопнет и мир родится. Тогда повсюду разольётся море, а Первоприют закроется, опустится на дно, и снова всех спасёт.
Она толкала и толкала дом до тех пор, пока не почувствовала, как течение реки подхватило их.
Глава 28. Дорогой дневник
Это пиздец, я даже представить не мог, что так привяжусь к этим жирососам, которые чуть не сожрали папашу. Они больше не были яйцами и не вбрасывали эндорфины в мою грешную кровь, но отлипнуть от них никак не получалось. Я все время либо вылизывал детей — они мне казались дико вкусными, либо жевал им рыбий жир, который выплёвывал аккуратно прямо в грызло, как научила супружница. И очень мне эта биологическая возня нравилась, даже хвост вилял сам по себе. В конце концов, это вылупилась моя первая кладка! Кажется, я окончательно расчеловечился. Впрочем, по утрам, если Тенго не видела, проверял своего краснолицего толстячка, дорогого пеструнчика, оставшегося на прежнем месте — глубоко внутри пустой яичной выемки, которая, к счастью, стянулась, а то поначалу отвратительно болталась при ходьбе и порядком болела со стороны брюшной стенки, в тех местах, где дети вгрызались грызлами. К счастью, прионы наделили меня прекрасным иммунитетом, и раны зажили сами по себе, без тампонов с антибактериальной мазью, о которых я на полном серьёзе поначалу думал и сожалел.