Чем дальше мы отплывали от Первоприюта — тем чётче обрисовывались берега. Река постепенно вернулась в своё русло, полноводная, она катила свои волны к озеру Тенго, одному, кстати, из самых глубоких озёр янтарного мира. Там, где не разлилось наводнение, над самой водой глухой стеной стоял нетронутый лес, горбатился корнями, нависал сучьями. Мы видели могучих рогачей, смело заходящих в реку и пьющих воду, огромная самка подняла голову и проводила наш цефалот косым недобрым взглядом. Повстречали и ксенооленей, робкими стайками приходивших водопою, готовых в любой момент брызнуть врассыпную.
— Гляди! — Тенго ткнула пальцем в «окно», получившееся у меня вместо телека.
— Что? — я прищурился, раздвигая глаза пальцами, чтоб немного навести резкость.
Растяпа, забыл очки в Первоприюте, одурев от рождения детей и первошамана!
Сперва мои паршивые глаза ничего не увидели, затем заметили валежник у берега, но я уже видал так много валежника, что просто пожал плечами. Вдруг одно бревно подпрыгнуло, распахнуло пасть и ушло под воду с недостаточно расторопной оленихой. Остальные бросились прочь.
— Ящер! — с ужасом шепнула Тенго. — Хорошо, что не к нам прицепился, они вскрывают кувшинки как кон-сер-вы.
Я встревожился. Где есть один реликтовый крокодил — найдутся и другие…
— Ты же током бьёшься, — говорю. — Как электрический скат. Вот и врежь ему, чтоб обуглился.
— Я с таким большим не справлюсь, — зажмуриваясь для эхолокации ответила супружница, — я же просто можица, могу, но не умею, понимаешь? Вроде рядом с нами их нет… Есть жирный сом в яме… Ай, не пойду, боюсь.
Губка подползла к моей лапе и попыталась аккуратно прицепиться к мизинцу. Противный пылесос периодически имел ко мне дело! Также приходилось следить, чтоб она не забралась в колыбель. Тенго щёлкнула её искрой, губка съёжилась, отпрыгнула от нас и направилась в другую сторону, всем видом показывая: «А я-то что? Я ничего».
— Искритель назвал меня можицей, это как ученик, — сказала Тенго невесело. — В озере на ящера зовут шаманку, если издали увидят, та ему поёт и он засыпает, тогда все его травят сообща брачными шипами в грызло и утаскивают. А если не увидят, и начнёт кувшинки кромсать, тем больно и они по корням передают сигнал на всю общину…
Супружница вздохнула, но тут же забыла про огорчение — Карл с Кларой проснулись и принялись пищать, она сразу схватила жирного сазана из утренней добычи и принялась жевать им жир.
Я высунул голову из лепестков и оглянулся по сторонам.
«Надо было нам самим похитить крошку шамана» — подумал, подслеповато щурясь, нет ли поблизости новых «брёвен». К счастью, опасности такого рода не увидел, чего нельзя сказать о плотине. Перед нею река снова широко разлилась и затопила лес. Плотина виднелась прямо по курсу, и сперва я решил, что это вездесущий нынче бурелом перегородил русло, и только потом увидел характерные «карандаши» на берегу. Эдакие остро заточенные, с тончайшим носиком карандаши, хоть бери и рисуй. Издали это выглядело мило, но чем ближе подплывал цефалот, тем яснее я понимал, что проклятые карандаши наточены из огромных стволов вековых секвой, и точили их воистину гигантские зубы…
— Тенго! — завопил я, и в этот миг наш плавучий дом тряхнуло, словно врезался в преграду.
Он остановился, затрясся, как в лихорадке, и ушёл под воду.
Глава 29. Добыча
Полная, круглая луна в безоблачном, пёстром от звёзд небе освещала поляну так ясно, словно солнце ещё не село и длились сумерки. Дядя Кроля больше не кричал, кажется, потерял сознание, но всего произведённого ранее шума было достаточно, чтобы начало сходиться зверьё. Сперва пожаловала пантера, но не решилась выйти — Шульга узнал её издали по гортанному ворчанию и отблеску широко расставленных глаз. Огромная кошка постояла в тени разлапистой ели, нюхая воздух, и снова скрылась между стволами — всё показалось ей слишком подозрительным. Умная, шкура. За нею пришла ксеноволчья стая, матёрый самец с самкой и молодняком. Эти были нахальными и могли испортить ловушку, ставленую отнюдь не на них. Шульга отпустил приманкину верёвку и отогнал волков парой выстрелов, уложил одного переярка, ранил другого и напугал остальных. Он вдруг понял, что совсем не боится их, а ведь раньше, года два назад, существенно напрягся бы в подобной ситуации. Стая больше не пыталась приблизиться, но и не уходила далеко: волки то и дело мелькали между стволами сосен и секвой, суетились, внезапно выныривая из-за хвойных лиан, чтобы тут же с рычанием спрятаться в густой зелени. Но вот звери насторожились, уши и шеи напряглись, хвосты поджались, и серые тени сгинули в подлеске.