Он мчался по лесу подобно дичи: без ружья, без надёжной защиты, на чистом адреналине, словно плетью подгоняемый животным страхом, но с надеждой впереди, как осёл с морковкой.
Застрял в болоте, еле выбрался, задержался, о блядство! Гори она огнём, эта свобода и эта охота! Одно время заплутал, думал, что сбился с дороги и теперь сгинет в лесу бесследно, но нашёл зарубки на стволах, по ним добрел до старой вырубки Еlectri-korp, а оттуда — словно второе дыхание проснулось — опять побежал, и с каждым шагом бежал всё легче, потому что знал: он возвращается домой. За поворотом — возможность спасения и, как минимум, передых. С грохочущим в висках, груди, горле сердцем он выскочил на открытое место и замер.
— Блядь, — сказал Шульга на выдохе, и только теперь понял, как страшно устал и насколько измотан. — Твою, проебом, бога душу мать…
Изъеденный гнусом, исцарапанный ветвями подлеска, грязный как ксеносекач и такой же зловонный, Шульга пытался отдышаться, глядя на пепелище. Он был подобен человеку, спешившему изо всех сил на встречу к собственному любимому родственнику, и вот, вместо радостной встречи, полной смеха и объятий, увидевшему безжизненные останки. Его детище — мертво. Его жизнь — закончена, сколько бы она теперь не продлилась. Вместо надёжного, пусть и арестованного, запертого, огороженного охотничьего поместья, его ждали сожжённые развалины: закопченный остов дома с остатками стен и провалившейся крышей, жалкие руины пристроек. Не иначе как ручейники решили вопрос с грибком кардинально. А может и кореша ограбили и постарались. Здесь даже спрятаться было негде, вульгарно отбить запах и затаиться. Всё арестованное и скрытое имущество погибло. Господь его наказал за гордыню и многократное нарушение «не убий», обрёк на смерть, о чем заранее жестоко сообщил. Не отнял око за око, но выкопал ему ту ловушку, из которой нет выхода.
Весь этот пропитанный влагой лес, с его вековым великолепием и богатством жизни во всех проявлениях — одна большая камера смертника, и палач уже идёт. Апокалиптический бессмертный зверь, единый в двух лицах, безжалостный, неумолимый и неподкупный судья, к которому бесполезны апелляции. Впрочем, оставалась ещё одна надежда и лазейка — сдаться. Вернуть свою тушу на мраморный карьер, надёжно защищённый ксенорешётками и обоюдобьющим забором, который ненавидели все зеки, идиоты, живущие в абсолютной безопасности на готовой жрачке и с янтарным приработком. Это же лакшери ебаное! Значит, он должен добраться до нулевой точки Управления Ручья, которой ходили рейнджеры, прийти с повинной головой к их забору, отправиться снова на лагерь, мотать дальше срок. А может, даже повезёт задержаться в ручейной тюрьме, зоне в обычном человеческом миру, а то и специализированном ручейном санатории закрытого типа, где держали разных неудобных в плане информации засранцев. Подобие жизни? Нет, дышать, чувствовать вкус баланды во рту и песни в горле, видеть порой мать и жену с детьми, написать письмо, прочесть книгу, посмотреть тупую комедию по общему телеку. Те немногие вещи, которые везде доступны, пока ты жив, и которых он сам с бездумной лёгкостью, уверенный в праве высшего хищника, лишал животных и людей, ловец и разбойник.
Он снова побежал, но медленно, слишком часто спотыкаясь и переходя на шаг, чтобы выровнять дыхание и унять рези в боку, прячась при каждом шорохе. Порой пил из луж, зачерпывая ладонями, либо просто ртом хлебал грязную воду, ел какой-то мох, чтоб утихли рези в голодном желудке. Теперь Алексею сопутствовали только отчаяние и страх, но он спешил, как мог. Добрался до заповедника, в нём — до старого места разработки Еlectri-korp, заросшего и мёртвого, как и колыба, когда у края вырубки показались серебряные чудища, идущие по следу. Тогда только и понял, что всё, здесь конец пути. Но глаза жили отдельной от Шульги жизнью, они словно сами по себе обшарили ржавые вагончики, брошенную мёртвую технику и… наткнулись на вышку Теслы. Металлический столб, покрытый толстым слоем стекла для защиты от коррозии, когда-то поставила янтарная корпорация для передачи электричества сюда, на прииск, находящийся вдали от нулёвки. Сверху на столбе маячил круглый блямдель, плашка наподобие антенны, как шляпка на гвозде. Торопясь и путаясь в шнурках, ежесекундно оглядываясь, он скинул ботинки и мокрые носки. Цепляясь потными и липкими ладонями и ступнями, Алексей полез вверх по гладкому столбу, матерясь и соскальзывая, но откуда-то взялось ещё довольно много сил, достаточно, чтоб вскарабкаться на плашку. Там и залёг. Сам с собой говорил и даже смеялся, вспоминая хаотичные обрывки жизни и размышляя, в каком моменте свернул не туда, вздрагивая от каждого удара. Звери грызли столб, и металл стал поддаваться — гнуться под их укусами.