Надеюсь, однако, что более мне не придется вспоминать это имя.
* * *
Мне попали в руки старинные фолианты флорентийской хроники, чтение коих позволило выяснить некоторые моменты о происхождении моего рода и познакомиться с жизнью некоторых предков. Я всегда полагал, что происхожу от дома Матильды ди Каносса. Оказалось, однако, что прародителем нашего рода был почетный член Синьории Буонаррото Симони (правда, в книгах я не нашел упоминания имени моего деда Леонардо, который тоже входил в состав Синьории).
Сегодня, 20 марта 1556 года, меня провозгласили почетным гражданином Рима. Торжественная церемония происходила в большом зале дворца на Капитолийском холме в присутствии всех моих друзей, представителей римской аристократии и иностранных послов, особенно приятным было для меня присутствие посла Франции.
В ходе церемонии мне был вручен пергамент, скрепленный подписями и печатями. Не обошлось, разумеется, без пылких излияний и славословий со стороны вездесущих почитателей.
* * *
Никакого желания обращаться к моим запискам. Не стал бы браться за перо, если бы не было предлога.
Вчера мой племянник уехал наконец во Флоренцию, проторчав у меня более десяти дней. О чем только мы с ним не говорили: о моих братьях Джовансимоне и Сиджисмондо, о делах в лавке и царящем в доме согласии, что мне особенно приятно, о его сестре Франческе и ее родичах Гуиччардини, доходах от наших земель и домов и прочем. Но меня более всего интересовала предстоящая женитьба Леонардо и вопрос о его будущей избраннице. Как раз вчера, перед самым его отъездом, я вновь завел разговор на эту тему. Мне хотелось поторопить его, чтобы он не затягивал с этим делом, но и глядел бы в оба.
- Да, девушку найти нелегко, - ответил Леонардо.
- Хочу, чтобы тебе досталась самая достойная.
- Я тоже на это надеюсь, дядя.
- За деньгами не гонись.
- Но и без них не обойдешься...
- Думаю, что у тебя их предостаточно.
- Хорошее приданое никогда не помешает, дядя.
- Постарайся подале держаться от разборчивых невест. Им никогда ни в чем не потрафишь.
- Хорошо, дядя, - согласился Леонардо.
- Все они потаскушки и привереды. Ты должен выбрать такую девушку, которая не нагуляет тебе детишек на стороне.
Тут Леонардо смутился, не зная, как ответить на мой совет. Может быть, мой слишком откровенный разговор был ему не по нутру. Тогда я решил ободрить его и сказал:
- Буду рад, даже если ты возьмешь себе в жены девушку из бедной семьи. Пусть бесприданница, лишь бы была честная!
- Поступлю, как вы велите, дядя, - ответил на сей раз Леонардо.
- Полно вздор молоть! Дело это твое, и решать тебе самому.
- Но мне дороги ваши советы, дядя.
- Дались тебе мои советы!.. Все это хорошо, но надобно и своей головой думать. Ведь жениться тебе, а не мне.
- Хорошо, дядя. Постараюсь устроить все наилучшим образом.
Моего племянника никак не назовешь красавцем. Его внешности недостает чисто мужской привлекательности, да и по комплекции он несколько тщедушен. Был бы рад, если бы его избранница была ни красавица, ни уродина, а под стать такому же не красивому, но и не уродливому юноше, как он. Когда я высказал эти свои соображения, Леонардо посмотрел на меня в упор и ответил:
- Повторяю, дядя, что сам все устрою.
- Да помни, что красавицы поедом едят мужей.
- Понимаю, дядя. Буду смотреть в оба.
- Знай, что красивая, броская девушка может поставить тебя в смешное положение.
- Воля ваша, дядя, - ответил Леонардо. - Не премину учесть все ваши советы.
И все же мне показалось, что племянник не горит особым желанием жениться. В его ответах на мои замечания я не почувствовал никакого интереса к женитьбе.
- Но коли нет желания жениться, то не насилуй себя, - сказал я ему.
- По правде говоря... - начал было Леонардо, но тут же замялся.
- Что такое? Договаривай!
- Я мог бы и повременить...
- ...и дождаться того, что потратишь силы и не сможешь иметь детей. Так, что ли?
- Я вовсе не это хотел сказать, дядя.
Леонардо начал темнить и говорить невнятное. Но меня такой оборот дела не устраивал, ибо я во всем люблю ясность.
- Да будет тебе известно, что даже звери заботятся о продолжении своего рода, - отрезал я ему напрямик.
- Поступлю, как вы советуете, дядя.
- Неужели ты и впрямь хочешь остаться последним в роду Буонарроти?
- Успокойтесь, дядя. Я вскорости женюсь.
- Ну то-то же! Однако сам все хорошенько обдумай и не руби с плеча. Я вовсе не хочу, чтобы ты поступал против своей воли. Женитьба, мой друг, шаг серьезный.
- Обещаю вам, дядя, не тянуть с этим делом.
- Запомни, что я тебе скажу: на свете гораздо больше вдов, нежели вдовцов. А посему будь разумен.
На прощанье я сказал племяннику:
- Ищи невесту и среди знатных флорентийских семей: Джинори, Таддеи, Альфани, Альбици, Бенчи, Каниджани, Ручеллаи... Да разве всех перечислишь. Но многие из них вполне достойны нашего рода.
* * *
Росписи в капелле Паолина очень меня утомили. Вот уже пять лет, как я занимаюсь ими, а дело не особенно продвинулось, и конца все еще не видно. Старость тяготит меня, мешая работе. В последние месяцы я вынужден подолгу не выходить из дома, чтобы совсем не расхвораться. Чувствую, как недуг овладел всей моей плотью.
Павел III, еще более преклонного возраста, чем я, не торопит меня, хотя мне доподлинно известно, как он горит желанием увидеть завершенными мои фрески. Поэтому всякий раз испытываю неловкость, когда при встрече с ним разговор заходит невзначай о ходе моих работ. Помню, что, прежде чем взяться за эти росписи, я сказал как-то папе:
- Фресковая живопись - это искусство для молодых, требующее сил, легкости и ловкости движений, чего, к сожалению, лишены старики.
Папа тогда не согласился с моими словами, выразив уверенность, что я непременно справлюсь с новым испытанием, поскольку, как он выразился, "искусство не ведает старости". Возможно, его слова справедливы для живописцев, восседающих перед мольбертом в удобных мастерских, имеющих дело с небольшим куском холста на подрамнике, с позолоченными рамами. Иное дело художники, занимающиеся фресковой росписью, которым надобно лазить по лесам.
Старость - это бремя, под тяжестью которого опускаются плечи и подгибаются колени, и, кроме вороха накопленных знаний и мастерства, иными ценностями уже не располагаешь, ибо все уже растрачено в прошлом...
Согбенный ношей прожитых годов,
Кончину чую - час мой наступает,
А сердце желчью истекает
В плену пороков и грехов.
И даже пожелав, нет мочи изменить
Привычки, жизнь, любовь иль злую долю.
Я уповаю лишь на божью волю,
Что от безумий может отвратить.
О, господи, напрасно искушаешь.
Не помышляю, кроме неба, ни о чем,
Да и никчемная душа обновлена.
Хотя от смертной плоти избавляешь,
Молю, укороти крутой подъем.
Да сбудется возврат на небеса!
* * *
Известие о смерти короля Франции, полученное на днях, лишило меня последней надежды увидеть Флоренцию свободной. До сих пор я не переставал надеяться, что Франциск I, поддержанный Павлом III Фарнезе, войдет с войском в Италию, дабы изгнать Козимо из Тосканы.
Этим известием опечалены все флорентийские изгнанники, но они продолжают вести жаркие споры о боевых действиях и вынашивать планы мести. Послушать Донато Джаннотти, выступавшего вчера в кругу друзей, - можно подумать, что Флоренция уже освобождена. Эти господа, видимо, до самой смерти будут питать себя только надеждами и заниматься пустым разглагольствованием. А я уже начинаю терять в них веру, как утратил надежды, возлагаемые на флорентийцев. Козимо их настолько приручил, что они превратились в послушную домашнюю скотину, которая ни о чем не думает, кроме своей утробы. Они не только не предприняли попытки уничтожить нынешний произвол, но даже не проявили свой свободолюбивый дух. Приходится с горечью признать, что воды Арно выплеснули в море вместе с илом былую гордость и достоинство моего народа...