Её встречает другая женщина. Они обнимаются и рыдают. Я же вхожу во двор, обхожу крайнюю девятиэтажку и по улице с редкими пешеходами иду в сторону автовокзала.
По пути интересуюсь у жильцов обстрелами, так как попадаются разрушенные дома. Они говорят, что были жертвы, но обстрелы тут не так интенсивны, как в центре. Наконец, выхожу на улицу Сайханова, и иду по над домами вдоль трамвайный путей. Встречаются группками русские женщины, идущие по пути. На встречу попадаются чеченцы. Но в основном, безлюдно. Там и там видны следы обстрела. Подхожу к автовокзалу.
Автовокзал без стёкол, на асфальте воронки, людей не видно. Пытаюсь узнать, когда отходят автобусы с беженцами. Здесь таких не видели и рекомендуют мне подойти к легковушкам. Подхожу. Требуют 100 тысяч рублей. Делать нечего, соглашаюсь и жду. Жду, жду, долго жду попутчиков.
Вот подходят русские женщины, мужчины, спрашиваю их. Они никуда не едут. Они пришли сюда в надежде получить хлеб, который сюда, как говорят, изредка привозят и раздают. Но хлеба нет, и они через непродолжительное время уходят. Здесь находиться русским опасно. То и дело ходят боевики с автоматами и на легковых автомобилях, на меня бросают взгляды.
На углу к выходу на трамвайную остановку вижу пожилого мужчину, похожего на русского, но когда подхожу, выясняю, что он чеченец. Беседа сдержана, об обстрелах и так далее. Отхожу.
Ещё двое попутчиков из ближнего по улице пятиэтажного дома. Но им надо собраться. Снова жду. Ещё подходят, но шофёр-чеченец говорит, что будет ждать тех. Наконец, они подходят: муж, жена и провожающий мужчина. Вроде, как знакомый. Нет, он работает в теплосети, но живёт недалеко от меня в пятиэтажке по Пионерской рядом с девятиэтажкой, где «Богатырь». Его квартира почти цела. Ждёт ещё попутчика, но его нет, и шофёр в 12.40 решает ехать. Едем — знакомая дорога через Черноречье. Здесь даже есть базарчики. Возле остановки Черноречье (возле моря) много людей-пассажиров, но в Назрань нет. По пути к перекрёстку на Ачхой-Мартан — Самашки попадаются сгоревшие машины. На этом перекрёстке сворачиваем на Самашки. Подсаживается боевик, но в разговор не вступает. Выезжаем из Самашек и, подъезжая к Серноводской, останавливаемся возле КПП в веренице легковых машин, ждущих досмотра. Через минут двадцать пять, примерно, нас проверяют. Вооружённые солдаты, БМП, лёгкий танк. Рядом стоит снайпер с винтовкой. Недалеко — с будками вагончик, всё по походному. После досмотра едем дальше и без приключений доезжаем до Назрани.
Едем через Назрань. Везде грязь, одноэтажные домики. От автовокзала сворачиваем направо и через метров двести останавливаемся. Шофёр говорит: «Приехали». Выходим, платим за проезд. Машина уезжает. К нам подходят ингуши и интересуются, как и что. Они возмущаются, что берут дорого за проезд и приглашают поехать к ним домой, помыться и отдохнуть. Но нет, мы идём по грязи к ж/д вокзалу. Выходим на перрон. Здесь тоже нас спрашивают: «Как в Грозном?» И говорят, чтобы мы поспешили на электричку. Я хочу пить, не пил воду с утра, а уже около 16.00. Нахожу кран с водой, жду очередь. К крану наклоняюсь, хватаю ртом воду, немного становится легче. Иду на электричку и сажусь в вагон. В вагоне тесно, но нахожу место и устраиваюсь. Женщина предлагает хлеб. Беру и ем. Интересуюсь, кто и откуда. Оказывается, все почти беженцы. Напротив сидит женщина с дочкой. При разговоре в вагоне пассажиров, как кто-нибудь начинает говорить про Грозный, они просят, чтобы о нём не рассказывали. Они, как я выяснил, из Черноречья и мне кажется странным это. Там и обстрелов-то почти не было.
До Беслана недалеко, и в скорости мы выходим. Электрички на Прохладный пока нет. Мучает жажда. Опять иду пить воду. Объявляют электричку на Прохладный. Выхожу на платформу и встречаю всех из подвала (тех, кто уходил утром). Входим в вагон, он сильно забит. Я разворачиваюсь и иду в соседний. Здесь прошу женщин подвинуться и устраиваюсь с краю.
Беженцев из Грозного много. Возникает скандал из-за места.
В соседнем купе едут с товаром и, когда одна женщина из Грозного пристраивается, ей делают замечание, чтобы она не подавила товар. Казалось бы, незначительный эпизод, но он выливается в крупный скандал. Женщина впадает в истерику и не может долго успокоиться, всё время повторяя: «Нас разбомбили. Мы всё потеряли, а она — оккупантка… мандарины!» Её пытаются успокоить. Я в разговор не вмешиваюсь и не пытаюсь успокоить. Человеку всегда надо дать выговориться. И, действительно, в скорости она успокаивается, а в конце-концов получается даже немного комично, что, оказывается, везут вовсе не мандарины.