– Лидия! Конечно, Лидия! Как можно быть столь бесцеремонной. Убеждена, вы не хотели бы, Дарси, чтобы ваша сестра походила на неё.
– Нет, не хотел бы, – мне слова Кэролайн не понравились.
Как ей пришло в голову сравнивать Джорджиану с подобной девицей!
– А ведь они одного возраста, – продолжила мисс Бингли. – Вообразить невозможно, какими разными могут быть две девушки: одна элегантная и изысканная, другая легкомысленная и болтливая.
– Это всё от воспитания, – сделала вывод Луиза. – Чего Лидия могла набраться от подобной матери, кроме вульгарности?
– Бедные девушки, – заключила Кэролайн, подчеркнув это решительным кивком.
– Боюсь, все они там такие.
– Но не мисс Беннет! – запротестовал Бингли. – Ты же сама говорила, что она очень милая девушка.
– Так оно и есть. Возможно, ты прав, и ей удалось избежать влияния здешнего общества. А вот Элизабет Беннет слишком уж самонадеянная, хотя её глаза кое–кому кажутся прекрасными, –Кэролайн явно обращалась ко мне.
Я уже почти выкинул Элизабет из своей головы, но после такого намека изменил намерения. Ни за что не доставлю удовольствия мисс Бингли, сколь бы саркастичной она ни была.
Вечером Элизабет вышла к нам в гостиную. Я ограничился коротким «Добрый вечер» и устроился писать письмо Джорджиане. Элизабет занялась рукоделием в дальней части комнаты.
Я ещё не написал и нескольких строк, как Кэролайн стала делать мне комплименты за красивый почерк и пространность письма. Я старательно игнорировал её замечания, но её это не обескуражило, и она продолжила льстить мне. Лесть приятна, но до определенного предела; когда ее слишком много, она начинает утомлять и может вызвать раздражение. Я же продолжал оставаться равнодушным, так как не хотел обидеть Бингли.
– Как рада будет мисс Дарси, получив это письмо! – Кэролайн не думала останавливаться.
Я по–прежнему хранил молчание.
– Вы пишите необыкновенно бегло.
Я попался на уловку, ответив: – Вы ошибаетесь. Пишу я довольно медленно.
– Напишите, ради бога, вашей сестре, как мне хочется ее повидать.
– Я уже написал это по вашей просьбе.
– Как это вы ухитряетесь писать так ровно? – она не собиралась закончить беседу.
Я подавил раздражение и промолчал. Дождливые вечера в провинции – худшее из того, с чем мне приходилось сталкиваться, особенно в небольшой компании. Следует сдерживать себя, чтобы не опуститься до грубости.
– Сообщите вашей сестре, что меня очень обрадовали ее успехи в игре на арфе…
Господи, да от кого же будет это письмо? Я собрался было ответить надлежащим образом, но не успел.
– … И, пожалуйста, передайте, что я в восторге от ее прелестного узора для скатерти и считаю его гораздо более удачным, чем рисунок мисс Грантли.
– Вы позволите отложить ваши восторги до следующего письма? Здесь у меня уже не осталось для них подобающего места.
Я увидел, что всё это стало забавлять Элизабет и, чтобы скрыть улыбку, она склонилась над своим рукоделием. Немного нужно было, чтобы вызвать её улыбку, и это становилось очень заразительным. Невольно, я и сам чуть не засмеялся.
Кэролайн, однако, не оставляла своих надежд втянуть меня в разговор.
– Скажите, вы ей всегда пишете такие восхитительные длинные письма, мистер Дарси?
– Да, они довольно пространные, – избежать разговора было невозможно, – но насколько они восхитительны, не мне судить.
– Мне кажется само собой разумеющимся, что человек, который способен с легкостью написать длинное письмо, не может написать его плохо, – сказала она.
– Для Дарси это не комплимент, Кэролайн, – вмешался ее брат, – письма даются ему не так–то легко. Слишком уж он старается все время выискивать четырехсложные словечки, не правда ли, Дарси?
– Стиль моих писем, разумеется, отличается от твоего, – согласился я.
– В моей голове мысли проносятся так стремительно, что я не успеваю их выразить. Оттого–то мои письма иной раз не доносят никаких мыслей до тех, кому они адресованы, – признался Бингли.
– Ваша скромность, мистер Бингли, – сказала Элизабет, отложив своё шитьё, – разоружила бы любого вашего критика.
– Нет ничего более обманчивого, чем показная скромность, – возразил я, засмеявшись над признанием Бингли. Но где–то в глубине души меня огорчило, что она хвалит его. – Под ней часто скрывается равнодушие к посторонним мнениям, а иногда и замаскированная похвальба.
– Чем же ты назовешь мое смиренное суждение? – заинтересовался Бингли.
– Разумеется, замаскированной похвальбой, – заулыбался я. – Ведь в глубине души ты гордишься недостатками своих писем. Ты считаешь, что их порождает быстрота мысли и небрежность исполнения – свойства хоть и не похвальные, но все же не лишенные привлекательности. Способность делать что–либо быстро всегда высоко ценится её обладателем, зачастую независимо от качества исполнения. Сегодня утром ты ведь хотел представить себя в самом выгодном свете, заявив миссис Беннет, что не задержался бы в Незерфилде и пяти минут, если бы тебе вздумалось его покинуть. По существу же, что похвального в поспешности, из–за которой важные дела могут остаться незаконченными и от которой никакого проку нет ни тебе самому, ни кому–либо другому? И если бы в тот момент, когда ты вскакивал бы на коня, поблизости нашелся друг, который сказал бы: «Бингли, а не лучше ли вам на недельку задержаться?» – быть может, ты так бы и поступил и никуда не поехал – другими словами, застрял бы еще на целый месяц.