Но Ханне здорово нас провела. Никто не заподозрил, что она серьезно больна.
Не знаю, что я думаю о Ханне.
У меня часто возникало ощущение, что она странно смотрит на меня. Особенно когда я говорила с Андреасом. Эти взгляды липли ко мне, как жвачка, и мне от них становилось не по себе.
– Мы должны сделать попытку отыскать дневник Ханне, – настаивает Манфред. – Если она все записала, эти записи помогут нам найти Петера. Я спрашивал Ханне о нем по телефону, но она ничего не помнит. Берит тоже никакой тетради не видела.
– У Ханне ее нет. В отеле тоже, – размышляю вслух. – Мы со Сванте там были.
– Наверно, она была у нее при себе, когда они пропали, – предполагает Манфред. – И потерялась в лесу.
– Ну, тогда найдется весной, когда растает снег.
Манфред вздыхает.
– А машина Петера?
Я заглядываю в свои записи.
– Тоже пока не нашли. Машина объявлена в розыск. Коллеги проверяют сигналы сотовых Ханне и Петера и банковскую карту Петера.
Манфред замолкает. Вид у него снова рассерженный. Он прикрывает глаза и делает глубокий вдох.
– Я думала о цифрах у Ханне на руке, – говорю я.
– Которые она написала на ладони?
– Да. Если, конечно, это она сделала. Там было «363» и дальше неразборчиво. Что это могло быть?
Распахивается дверь, входит Андреас. Он в джинсах, флисовой кофте и теплом жилете. Темные кудрявые волосы влажны от снега, рукава кофты все промокли.
– Что-то вы припозднились, – говорит он и встает совсем рядом со мной, отчего я невольно напрягаюсь.
Андреас из тех мужчин, которые считают себя подарком небес для всех женщин только потому, что родились с пенисом между ног. Он абсолютно уверен в своей неотразимости и считает, что никто, в том числе и я, не может перед ним устоять.
Он явно преувеличивает.
Я к нему абсолютно равнодушна. Нахожу его жалким и даже смешным. Он как маленький мальчик, нуждающийся в подтверждении своей принадлежности к мужскому полу, но от меня он этого подтверждения не получит.
Возвращаюсь к карте. К квадратикам, символизирующим дома, и извилистой линии, символизирующей реку. К темным линиям, передающим возвышенности и низменности.
Андреас прокашливается и подходит еще ближе. Его нога почти касается моей руки.
– Я только что от «Missing People». Они нашли в лесу одну вещь. Совсем рядом с местом, где была обнаружена Ханне. Не знаю, связана ли она с ними, но…
Не закончив предложения, он роется в кармане жилета, вытягивает пустой на вид пластиковой пакетик и кладет на стол передо мной.
Капля воды приземляется мне на руку.
Мы наклоняемся, чтобы рассмотреть содержимое пакетика, а Андреас продолжает рассказ:
– Я послал туда криминалистов на всякий случай. Парень из «Missing People» сказал, что видел отпечаток обуви. Они накрыли его чем-то, чтобы снег не уничтожил следы.
Прищурив глаза, я разглядываю пакетик. Внутри что-то поблескивает.
Это маленькая золотистая пайетка.
Джейк
Высота Эйфелевой башни 324 метра, вес примерно десять тысяч тонн, число стальных балок – двенадцать тысяч, число вермландских заклепок – более двух миллионов. На строительство ушло два года. Только один строитель погиб за это время, и не за работой. Он хотел показать своей девушке башню за пару дней до открытия в 1889 году, но упал со второго этажа и разбился насмерть.
Вот он удивился. Девушка, разумеется, тоже.
Это все я прочитал в Интернете.
Важно знать все факты, чтобы изготовить хорошую копию Эйфелевой башни.
Видом своей миниатюрной башни я недоволен. Что-то не так с верхней частью. Она какая-то кривая. Я пытаюсь поправить ее щипцами, но в итоге башню перекашивает на другой бок.
Это чертовски трудно, хотя я погуглил фотографии и чертежи и потратил кучу времени на эту башню.
Распахивается дверь, и в комнату влетает Мелинда. Она одета в облегающее черное платье до середины бедра. Красивое платье, совсем не в стиле Мелинды. Слишком красивое для нее. «Вот бы его примерить», – мечтаю я, разглядывая сестру. Не могу выкинуть эти мысли из головы.
Это как болезнь. Избавиться от мыслей невозможно. Они преследуют меня, как упрямый щенок, который таскается за тобой повсюду и трется о ноги. Бесполезно говорить ему прекратить, потому что он принимает мое недовольство за желание поиграть.