- Совсем страх потеряла, под колеса прыгать?
Я хотела объяснить, что это вышло случайно, со мной все в порядке, и не стоит беспокоиться, но, подняв голову, наткнулась на острый и до костей пронизывающий голубой лед.
- П-простите… - залепетала я, поскольку все слова вмиг были выморожены из головы и рассыпались на осколки.
Он внимательно осматривал меня, поворачивая то в одну, то в другую сторону, а потом, задержавшись на лице, сдвинув шапку, наехавшую на брови, спросил:
- Это ты, малая?
- Й-а-а…- то ли от холода, то ли от страха выдохнула я.
- Цела?
- Да.
- Подбросить?
- Нет.
- Извини, поболтать не получится, очень спешу. А ты аккуратнее на дорогах, поняла?
Я кивнула, а он, потрепав меня по щеке, вернулся в машину и уехал.
Еще через год в одной из городских газет я увидела его фото, из статьи под которым узнала, что он осужден на пожизненное…
День двенадцатый
Сегодня заходила к Степанычу – проведать, посмотреть, как он живет, не нужно ли чего, все ли у него в порядке.
Василий Степанович был сослуживцем нашего деда – отца матери - и его другом. Он был уже на пенсии и жил недалеко от нас. С детства мы часто видели его, воспринимая каким-то дальним родственником, а после маминого отъезда он стал родственником настоящим. Съемная квартира, где мы стали жить, оказалась в его подъезде, и его визиты к нам превратились в ежедневный ритуал.
Именно он помогал нам с переездом. Нанял машину, помог собрать вещи и обустроиться на новом месте. Помню, выходит с узлами в обеих руках, а Линуся в это время двумя руками сковороду тащит с закрытой крышкой. Он ей и говорит:
- Можешь не нести так аккуратно. Крышку сними и за ручку ее возьми, тебе же легче будет!
А она ему:
- Но тогда с нее картошка упадет, а мы ее еще на ужин покушаем. И дальше пошла. А он посмотрел тогда задумчиво, и вечером притащил две сумки продуктов, забив нам холодильник под завязку.
Нам с Линусей пришлось рано стать взрослыми. Мне было почти 16, ей 13, когда мы совместными усилиями стали постигать простые истины – как обращаться с деньгами - где и что покупать, учились готовить, стирать, убирать, и жить, надеясь только на себя. Хотя не только на себя. Степаныч нас никогда не оставлял. Почти каждый день он заходил к нам, спрашивал, нужна ли помощь, приносил какие-то рогалики, пирожки и плюшки собственного приготовления, помогал с уроками – особенно, что касалось алгебры с геометрией, физики, химии и черчения.
Он сыграл в нашей судьбе огромную роль, но никогда этого не афишировал. И стал нам по-настоящему близким и родным человеком. А сейчас настала наша очередь помогать ему насколько это возможно.
Открыв своими ключами, я застала его с пультом в руках, напряженно всматривающегося в экран телевизора. Заметив меня, он поспешно переключился на другой канал, но я догадалась, что именно он пытался скрыть.
- Степаныч, не парься, я уже все знаю про Чару.
- Надеюсь, теперь все изменится, - тихо сказал мужчина, но я не придала значения его словам.
Деловито охватив взглядом обстановку, принялась протирать пыль, поддерживая беседу о текущих делах. Раньше он категорически отказывался от любой помощи, и даже пару раз ругался со мной, но потом оттаивал, звонил: «Чего в гости не заходишь?», и все начиналось по новому кругу до тех пор, пока однажды сердечный приступ не уложил его на лопатки. С тех пор у меня появились ключи для доступа в квартиру, а он, кажется, понял, что спорить со мной бесполезно. Во всяком случае, ворчал по этому поводу он все меньше и тише. А я и рада, ведь наведение чистоты - самая малость из того, что я могла для него сделать.
- Слушай, Степаныч, - обратилась я к нему, порхая по холостяцкой берлоге, - а почему такой ажиотаж вокруг всего этого? Дело-то давнее, все о нем уже забыли, зачем ворошить? Такое впечатление, что он какая-то знаменитость, – из каждого утюга новость вещают, как будто больше и говорить не о чем.