- Не переживай. В дом его не пущу. – И выходит.
В его отсутствие я нервно хожу по кухне. Беру в руки мобилу и зачем-то засекаю время.
Проходит пять минут. Никого. Подхожу к окну кухни – из-за растительности видны лишь силуэты. Две застывшие друг напротив друга мужские статуи. Не могу находиться в спокойном состоянии. Иду в холл – оттуда они не просматриваются. Вспоминаю про крышу, оттуда должно быть видно все как на ладони. Несусь по лестнице.
Десять минут. Осторожно выглядываю из-за ограждения крыши – стоят во дворе, о чем-то говорят. Слов не разобрать. Сверху все воспринимается несколько иначе – фигуры не позволяют читать по себе так, как если смотреть на них сбоку, находясь на одном уровне.
Пятнадцать минут. Их застывшее состояние меняется. Антон жестикулирует. Вадим переводит руки за спину, сцепляя в замок. Изредка отвечает или что-то комментирует – не знаю.
Двадцать минут. О чем можно столько трындеть? Что опять исполняет этот гад? Какую пакость снова задумал? Впиваюсь глазами в их очертания, и тут происходит невероятное: резкий выпад руки Вадима из-за спины – и кулак встречается с челюстью рыбоглазого. Приземляющийся на пятую точку Антон держится за скулу, сплевывая Вадиму под ноги. Неуклюже поднимается, что-то говорит напоследок, отряхивается и уходит.
Двадцать пять минут. Звук автомобильного двигателя и отъезжающая от ворот машина. Вадим продолжает стоять во дворе. Мне, пожалуй, пора спускаться. Что делать? Как себя вести? Что вообще все это значит?
Двадцать семь минут. Медленно спускаюсь, останавливаюсь посреди холла. Жду.
Вадим возвращается взъерошенный и задумчивый.
- Что случилось? – Спрашиваю его взволнованно.
- Ничего, о чем стоило бы беспокоиться.
- Я видела, как ты его ударил… С крыши. – Почему-то он усмехается.
- Он заслужил. – Немногословно. Не хочет говорить, что ж, не буду настаивать.
- Ты разозлился?
- Очень!
- А я знаю, как поменять твое настроение! – Он поднимает бровь в немом вопросе. Я беру его за руку:
- Пойдем!
Тащу его в кабинет. Перед входом прошу закрыть глаза и ввожу в комнату, поворачивая лицом к портрету. Когда разрешаю, он смотрит на картину, окружающую обстановку, меня.
- Ты сама его сюда прицепила?
- Нет, Петрович посодействовал. Ты не против?
- Нет, он здесь как ни странно, к месту.
- Я тоже так подумала. Но одобрение опытного дизайнера очень льстит.
Мужчина слегка наклоняется и накрывает мои губы своими. Неспешно ласкает, проникая глубже, посылая по венам искры предвкушения. Его руки ведут по плечам и плавно поднимаются к шее, зарываются в волосы, протягивая пряди сквозь пальцы.
Взгляд его потемневших глаз, в которых я уже научилась читать желание, бередит мое сердце, но я хочу больше, большего, и беру инициативу в свои… губы. Обрушиваюсь на него, целуя жестко, с напором, неистово. Он замирает. Всего на какую-то долю секунды. И тут же отбирает у меня главенство, снова начиная вести в нашем пламенном танце, но уже сильнее, жестче, быстрее.
Мои руки под его футболкой. Жар кожи. Лихорадочность движений. От прикосновений к его телу искрит под пальцами. Он, оставив мой рот, одним рывком срывает с себя футболку и отбрасывает в сторону. Сжав мои ягодицы, впечатывает в себя, давая почувствовать силу своего возбуждения.
Когтями веду от его груди к талии, оставляя полосы на коже. Он рычит, расстегивает мои джинсы, и, приседая, тянет их вниз, стаскивая вместе со стрингами.
Я переступаю через них и обнимаю его за шею, а он, приподнимая, усаживает меня на стол, раздвигая ноги.
Стягивает и отшвыривает в сторону мою футболку, а я прогибаюсь ему навстречу, держась руками за поверхность.
Его губы помечают меня своими знаками, от которых мое дыхание сбивается, а между ног становится тянуще влажно. Я не могу думать ни о чем, кроме его горячей твердости.
Я теку, жажду, молю. А он обрушивается на меня ураганом. Тайфуном. Цунами. Это стихийное бедствие, которое нельзя предвидеть и которого невозможно избежать. Я никогда не испытывала такой гаммы ощущений, как сейчас. В этом месте. В эту минуту.
Я хочу от него всего. Его. Всего. Как в горячке, не контролируя себя, кусаю его, царапаю, дрожу в его руках, стягивая брюки и выпуская на волю его восставшее естество.