Выбрать главу

Дочь Андрея звали София, она была, по словам Лины, маленьким солнышком, и работать с ней было одним удовольствием. Постепенно в работу начал включаться и Андрей, так что с каждым днем она открывала в отношениях отца и дочери что-то новое.

Через три дня во время занятия с Софией Андрей спросил:

- Лина, завтра у вас выходной?

- Да, а почему вы спрашиваете?

- Потому что получил разрешение вашего начальства на общение со мной вне работы. И теперь у вас не будет предлога отказать мне. Я все же хочу угостить вас чашкой кофе.

Лина смотрела на него во все глаза и не знала, что сказать ровно до того момента, как из-за детского столика раздалась реплика:

- Папочка, зачем кофе? Купи лучше мороженого!

Поскольку сестренка все еще продолжала смотреть на мужчину, она удивилась тому, как отреагировал он на слова ребенка. Она сказала, что ее поразила гамма эмоций, промелькнувших на его лице: удивление, облегчение, радость. Очень медленно Андрей повернулся в сторону девочки, и, медленно проговаривая слова, произнес:

- Что ты сказала, маленькая?

- Я сказала, что хочу мороженого, - повторила София, продолжая раскрашивать какой-то рисунок.

- А до этого что ты говорила? – Осторожно уточнил он.

- Я сказала «папочка», - с детской непосредственностью разъяснила малышка, как будто удивляясь, как это может быть кому-то непонятно.

Андрей изменился в лице, и, не отрывая глаз от девочки, пошел в ее сторону. Присев на корточки у детского столика, он поправил съехавший в сторону бант, и, положив свою голову на руки, стал наблюдать за раскрашиванием картинки. Через пару минут София закончила, и, встав из-за стола, продемонстрировала рисунок папе. Он сграбастал девочку в объятия и закружил по кабинету.

Как потом оказалось, тогда София назвала его папой впервые за несколько месяцев.

А на следующий день в квартире Лины раздался звонок, и она, заспанная, неумытая и в пижаме поплелась открывать двери. Она подумала, что это я – мимо проходила и решила заскочить на кофе. А на пороге стояли Андрей с Софией, - такой вот нежданчик.

Тот день они провели вместе. По словам Лины, она как никогда раньше отдохнула, показывая им наш город, от которого все были в восторге. А на следующее утро в дверь звонил уже посыльный из доставки цветов.

День двадцать седьмой

Сегодня был сумасшедший день – первое занятие с репетитором по английскому у мальчишек. Сначала индивидуальное занятие у одного, потом – сразу же у другого. Вышли за час до назначенного времени из дома, но, пока нашли нужный адрес, попали практически впритык к назначенному времени. Первым идти вызвался Шура, так что мы с Макаркой, присмотрев на противоположной улице небольшое кафе, решили отсидеться там.

Сын начал разговор издалека:

- Мам, помнишь, мы недавно фильм смотрели?

- Конечно, - откликаюсь я, пытаясь быстренько припомнить последнюю просмотренную совместно кинушку. Это был «Хатико» - его нашел Макар в Интернете и демонстрировал нам перед сном.

- А ты знаешь, что это кино снимали на основе реальных событий?

- Конечно нет, - отвечаю ему, заинтересовавшись такой настойчивостью ребенка. И удивительно это уже тем, что обычно Макар немногословен, а пересказы в школе - вообще отдельная тема. Бывает, чтобы получить хорошую отметку, он репетирует со мной по часу, а то и больше, пытаясь ничего не упустить из параграфа по истории, биологии или географии.

- Хочешь, расскажу?

Озадаченная еще больше, я, конечно же, соглашаюсь. Его рассказ на удивление строен и интересен:

- В Японии жил один профессор, а у него была собака породы «акита-ину».

- Какой? – Уточняю я, пораженная такими подробностями, впервые слыша название этой породы.

- «Акита-ину», - говорит уверенно Макар. Эта порода – старейшая в Японии. Ее название означает «собака из Акиты».

Заинтересовавшись еще больше, я забываю даже пить кофе, начиная понемногу догадываться, к чему мне устраивает ликбез обычно скупой на слова мой маленький мужичок.

- Так вот, этот профессор жил в одном городе, а работал в другом, - продолжает свой рассказ Макарка.

- Ты мне фильм вчерашний пересказываешь? – Уточняю я, готовая прибить саму же себя за несдержанность. Пускай бы рассказывал – все, что угодно, лишь бы гворил.