Никита Окунев
Дневник москвича
1917–1920
Книга первая
Предисловие
Дневник Окунева — картина московской жизни времен войны и революции.
Коротко об авторе. Война застала его в возрасте примерно пятидесяти лет на должности московского агента пароходства «Самолет». Место видное, с хорошим жалованием. Начинал же Никита Окунев — приказчиком в небольшом торговом деле своего отца, только-только вышедшего из крестьян. Так что и крестьянский быт, и суровый уклад мелкого купечества — кровно близки ему.
Окунев добросовестно служит. Но он и — любитель веселой компании, заядлый театрал. У него множество знакомых и друзей, в том числе — и в театральном мире. Любит и собирает книги. По убеждениям толстовец. Голосует за кадетов. Не жалует ни левых, ни правых. Его и можно, пожалуй, назвать «средним москвичом». Тон его записок — тон народного здравомыслия. Он хорошо видит всякую фальшь и нелепость и умеет остроумно поддеть. И дневник его можно бы озаглавить: «Десять лет Москвы с точки зрения здравого смысла». Такие, как Окунев, — добрые, трудолюбивые, не претендующие быть «всем», — всегда составляли большинство; именно они созидали богатство своей нации, и выслушать их мнение всегда интересно и полезно.
А в данном случае — даже и увлекательно.
Окунев начал свои записки в первый день войны 1914 года, полный предчувствий грядущих великих событий; последняя же страница была написана в 1924 году, вскоре после смерти Ленина, в разгар НЭПа, когда уже улеглись надежды, страхи и ужасы и наконец относительно прочно (по крайней мере, в Москве) установилась «новая жизнь»… Короче, когда уже не о чем стало писать.
Дневник делится на две части: дореволюционную и после. Первая — интересна, но вторая — значительно интереснее. Да и понятно: главное событие 1914−15−16 годов — война — где-то далеко; известия о ней — из газет, от прибывающих очевидцев [1]. Но революция — вот она, перед глазами! Вооруженные толпы, «хвосты» перед магазинами, пальба по Кремлю, ночные и дневные грабежи, продовольственный и топливный кризисы, стремительный рост цен, невозможность нормально работать, закрытие небольшевистских газет, разгон Учредительного собрания — так явилась революция глазам среднего московского жителя…
1918, 19, 20 годы… Позорный мир с немцами и бесконечная братоубийственная война. Холод и голод. Призывы и угрозы со страниц газет и с трибун. Вести о восстаниях против советской власти (Ярославль, Кронштадт), о постепенном развале бывшего огромного государства. Превращение монастырей в тюрьмы… На службе — бесконечные перетасовки, планы, отчеты, инструкции, при полной невозможности делать дело. Новое, хамское отношение новых начальников. Принудительные демонстрации и митинги… В быту — каждый становится вором, из-за невозможности нормальным путем достать необходимое для жизни. «Раньше каждый что-то сторожил — свое ли, чужое», — пишет Окунев. Теперь же украсть колено для печной трубы, газету со стены, доску от забора для топки — становится человеческим долгом перед семьей…
Но вот и новая экономическая политика: начисто разгромив национальный, трудовой капитал, большевики вдруг разрешают частное предпринимательство. Кому раздолье? Во-первых, иностранцам. А во-вторых — шайке спекулянтов и просто грабителей, обогатившихся в мутной воде послереволюционных лет. Вот они, роскошно одетые, прогуливаются по Кузнецкому Мосту…
В таком обличье входило «новое» в русскую жизнь. И Окунев, когда-то любивший на досуге побранить «всю нашу бестолковость», теперь — часто и тепло вспоминает и о старом укладе жизни, и о казненном Императоре — обо всем, что когда-то казалось само собой разумеющимся и неотъемлемым, а потому и недостаточно ценилось. Стал Окунев чаще ходить и в церковь, и только теперь он по-настоящему оценил духовно-культурное богатство нашей Церкви, которое копилось веками, а вот — обречено на постепенное уничтожение…
Заканчивается десятилетие. Все длиннее становятся перерывы — из-за «утомительного однообразия безобразий». Кончает самоубийством измученная жена. Чувствуется усталость, потеря интереса к событиям, полное неверие в будущее. После 1924 года Окунев прожил еще несколько лет, но дневник за это время не пополнился ни одной страницей; так и пролежал до 70-х годов, всеми, по-видимому, забытый, а потому и не уничтоженный.
Сейчас — другое время, и, случайно прочитанный, — он живо заходил от читателя к читателю. Затем — перепечатан на машинке, и вот, с согласия потомков Окунева, предлагается всем, кому близка история России.
Самиздат, Москва
Конец 70-х годов
Семнадцатый год
О, Господи! Лютой пылая враждой,
Два стана давно уж стоят пред Тобой,
О помощи молят Тебя их уста…
Но Боже, Один Ты, и вера одна,
Кровавая жертва Тебе не нужна.
Яви же врагам негодующий вид,
Скажи им, что мир Твой хорош и велик,
Я слово забытое братской любви
В сердцах, омраченных нуждой, оживи.
2 января.Председателем Государственного Совета назначен бывший министр юстиции И. Г. Щегловитов.
† Скончался русский посол в Англии, Граф А. К. Бенкендорф.
3 января.Сегодня исполняется войне 900 дней. И сегодня все читают воззвание Вильгельма, которое грозит затянуть войну еще на несколько сотен дней. «Наши, — говорит он, — блестящие победы и железное напряжение воли, с которым наш борющийся народ несет тяготы и бедствия войны, как лицом к лицу с врагом, так и на родине, ручаются за то, что нашему возлюбленному отечеству и впредь нечего бояться. Разгоревшиеся ярким пламенем возмущения священный гнев и ярость должны удвоить силы каждого немца и каждой немки, безразлично — будут ли эти силы направлены на сопротивление с оружием в руках и общую работу или выразятся в готовности на жертвы и самоотречение. Тот Бог, который, вселив в бесстрашные сердца народа священный дух свободы, должен даровать нам и нашим верным, испытанным союзникам полную победу над всеми насильственными стремлениями и разрушительной яростью наших врагов.»
Обывательские стенания: грибы 5 р. 20 к. фунт, масло подсолнечное 10 р. пуд, сахар 28 копеек фунт, масло русское 2 р. 80 к. фунт, сливочное 3 р. 40 к. фунт, сметана 1 р. фунт, молоко 30 к. бутылка, говядина русская 75 к. фунт, колбаса 2–3 р. фунт, уголь 11 р. куль, дрова по 45 р. за сажень. А с другой стороны, вот что делалось в Москве на Новый год: в ресторанах нарасхват требовали вина и водок, платя за них от 50 до 100 р. за бут/ылку/. Один популярный «веселый уголок» торговал в новогоднюю ночь на 38.000 р. Платили в ресторанах за кусок мяса филея на пять персон 80 р., за стерлядь на 8 чел. — 180 р. Извозчикам лихачам платили за поездку «за город», то есть в «Яр» или в «Стрельну», одиночным от 50 до 75 р., парным от 100 до 150 р. В общем, газеты считают, что на встречу Нового года москвичи истратили по ресторанам не менее 1 млн. р.!
4 января.Брусилов на встрече Нового года в своем Штабе сказал большую речь, ну конечно этакую бравурную. Беру из нее несколько строчек: «Я лично, как по имеющимся в моем распоряжении сведениям, так и по глубокой моей вере, вполне убежден, как вот в том, что я жив и стою здесь, пред вами, что в этом году враг будет наконец окончательно разбит.»
Пуришкевич тоже говорил, что в августе 1916 года триумфально войдет в Варшаву. Да мало ли, кто что говорил, говорит и будет говорить. Плюнуть нужно на всякие разговоры и ждать, когда заговорит Сам Бог. Идет уже к тому — в народе глухой пока ропот, скоро он заговорит вслух, а «глас народа — глас Божий».
На новогоднем Царском выходе Родзянко не подал руки Протопопову. Вот у нас теперь какие министры — хоть в рожу им плюй. Дело пахнет дуэлью, но примет ли ее Родзянко, не в пример Протопопову действительно порядочный человек?
5 января.Военный министр Шуваев заменен своим помощником генералом М. А. Беляевым.