— Эти аргентинцы думают, что они везде, как у себя дома, — сказала она, добавив несколько оскорблений, затерявшихся вдали, учитывая наше поспешное бегство, несколько прискорбное при мысли о пропавшем пиве и сэндвичах.
Мы снова оказались в грузовике вместе с парочкой жителей Лимы, не упускавших ни минуты, чтобы продемонстрировать свое превосходство над безмолвными индейцами, которые сносили их колкости без всяких признаков озабоченности. Поначалу мы смотрели в другую сторону и не обращали на них никакого внимания, но через несколько часов скучная однообразная дорога по нескончаемой степи вынудила нас перекинуться парой слов с этими единственными белыми, которые, конечно же, поспешили поддержать с нами разговор, так как недоверчивые индейцы едва удостаивали вопросы иностранцев односложными ответами. На самом деле жители Лимы оказались вполне нормальными ребятами, подкалывавшими индейцев только ради того, чтобы четче установить границу, отделявшую их от аборигенов. Мелодии танго ливнем обрушились на головы ничего не подозревавших путешественников, пока мы энергично жевали листья коки, которыми нас заботливо снабдили наттти новые друзья. С последними лучами солнца мы приехали в городок под названием Айавири, где разместились в гостинице, оплаченной уполномоченным жандармерии.
— Как так? Неужели аргентинские доктора будут спать на улице только потому, что у них нет денег? Не может такого быть, — был ответ на наши робкие протесты против этого неожиданно широкого жеста.
Но, несмотря на мягкую, теплую постель, мы всю ночь не могли сомкнуть глаз: кока мстила за наше легкомыслие постоянной тошнотой, коликами и головной болью.
На следующее утро, встав пораньше, мы продолжили путь по той же дороге до Сикуани, куда прибыли под вечер, успев промерзнуть до костей, вымокнуть до нитки и вдоволь наголодаться. Как обычно, мы заночевали в казармах жандармерии, как всегда, хорошо принятые. 1 км, в Сикуани, протекает жалкий ручеек Вильканота, чьему руслу какое-то время спустя нам пришлось следовать; к тому времени его воды успели разлиться настоящим океаном жидкой глины.
Еще один, словно под копирку снятый с предыдущих, день пути, и вот, наконец, КУСКО!
В Сикуани мы зашли на рынок, любуясь пестрой цветовой гаммой разложенных по прилавкам овощей и фруктов, прислушиваясь к словно составлявшим с ними единое целое монотонным выкрикам продавцов и гудящей на одной ноте толпе, когда заметили на углу скопление народа и подошли.
Окруженная молчаливой толпой, впереди шествовала процессия, возглавляемая дюжиной монахов в ярких одеяниях, за которыми следовали видные горожане в черном и с подобающим выражением на лицах несли гроб, служивший границей между официальной серьезностью и полным разбродом лавинообразно текущей за ними толпы. Кортеж остановился под балконом, на котором появился один из людей в черных костюмах с бумажками в руке: «Прощаясь с великим человеком, каким был имярек, наш долг…» — ит. д.
После бесконечно занудного надгробного слова кортеж продолжил свой путь; ровно через квартал на другом балконе возник еще один тип: «Имярек умер, но память о его славных деяниях, его незапятнанном честном имени…» — и т. д. Так бедный имярек продожал свой путь к пресловутому последнему пристанищу, сопровождаемый ненавистью себе подобных, которая выплескивалась на него в ораторски безупречной форме на каждом повороте дороги.
Пуп
Если попробовать определить Куско одним словом, то это будет слово «воспоминание». Неосязаемая пыль прошедших эпох оседает на его улицах, смятенно взвихряясь, когда тревожат эту седую древность. Но существуют два или три Куско или, лучше сказать, две или три формы воспоминания о нем: когда Мама Окльо[8] уронила на землю золотой жезл и он полностью ушел в нее, первые инки догадались, что именно здесь находится место, выбранное Виракочей[9] для постоянного житья своих возлюбленных сыновей, которые оставили кочевую жизнь, чтобы завоевателями явиться в эту землю обетованную. С гордо раздутыми ноздрями, учуявшими ширь открывающихся пространств, они видели, как возрастает великолепная империя, одновременно проницая взглядом непрочную преграду близлежащих гор. И кочевник, призванный расширять свои территории в Тауантинсуйу, начал воздвигать в центре завоеванных земель «пуп земли» — Куско. Так, исходя из оборонительных нужд, возник впечатляющий Саксауаман, взирающий на город с вершин, защищая дворцы и храмы от ярости свирепых врагов империи. Таков Куско, воспоминание о котором жалобным стоном стоит над развалинами крепости, уничтоженной безграмотным конкистадором, над поруганными и разрушенными храмами, разграбленными дворцами. Это стон доведенного до скотского состояния народа, он призывает к тому, чтобы проявить свой воинственный дух и с палицей в руках отстоять свободу и жизнь инков.
8
Согласно одному из мифов о возникновении рода инков, Мама Окльо — дочь отца-солнца и матери-луны, которую они вместе со своим сыном Манко Канаком послали на землю.