— Вы уверены, что ничего не слышали? Одна из ваших одноклассниц разбилась прямо у вас под окном.
— У меня очень крепкий сон, — отвечает она, — стоит мне уснуть, и меня уже ничто не способно потревожить. Сплю, как покойник. Почему бы вам не спросить у других?
Тусклым, потусторонним голосом она просит полицейских оставить ее в покое. И просьба эта звучит как приказ.
Приоткрыв дверь, я увидела, что медсестра уводит Люси и Софию. Обе были в слезах. Плечи содрогались от рыданий. Я стояла, провожая их взглядом. Среди ночи все кажется страшнее, особенно если тебя вырвут из глубокого сна. Ты не понимаешь, где находишься и где грань между грезами и явью.
Дора сорвалась с водосточного желоба под окном комнаты Эрнессы. Никто не слышал звука падения, но повариха, придя к четырем часам готовить нам завтрак, нашла ее тело во внутреннем дворике. Раскинув руки, Дора лежала на асфальте, голова ее была неловко запрокинута. Ветер трепал, задирая до пояса, ее ночную сорочку. Неподвижны были Дорины белые ноги. Было очевидно — она мертва.
Я могла уговорить ее не делать глупостей. Я могла рассказать ей, что за видения ждут ее там, и ей не понадобилось бы убеждаться воочию. Я могла бы сказать, что от этого не защитят никакие убеждения. Я могла бы рассказать ей о мотыльках, об их кружении среди пыльцы в лунном луче, рассказать, как они порхали у меня в голове.
Я осталась в своей комнате.
Она никогда не была мне подругой.
Завтра начинаются каникулы.
Надо лечь в постель и постараться отдохнуть. Больно держать глаза открытыми, но где я окажусь, когда закрою их?
Десять часов утра
На утреннем собрании мисс Руд объявила нам о смерти Доры. Официально сообщила о случившемся. Дневная школа догадывалась, что не все ладно, потому что все пансионерки сидели с опухшими красными глазами. После слов мисс Руд многие девочки снова расплакались. Я знала — она мертва, но от слов мисс Руд лицу стало жарко, а тело задрожало, как в ознобе. Тело знает все, но разум отказывается понимать. Я заключена внутри огромного пузыря. Руки и ноги отяжелели. Просто не поднять. Что бы я ни делала, это почти ничто. Я жду, когда пузырь лопнет и я вернусь во внешний мир. Но происходит иначе. Похоже на ожидание того, когда пройдет действие новокаина. Внезапно ты ощущаешь, что онемение отступило.
Мисс Руд все повторяла, что это был «кошмарный несчастный случай», повторяла, словно заклинание или молитву. Она была «потрясена и встревожена», узнав, что некоторые девушки ходят по водосточным желобам Резиденции. Затем она попросила нас сообщить, если этой ночью мы видели или слышали что-нибудь необычное. Никому не скажу об этом ни слова. Я боюсь того, что может сделать Эрнесса. Я никому не доверяю.
Утренние уроки отменили. Чуть позднее с нами пообщается психолог — мисс Броуди. Что она может сказать? «Итак, девушки, я знаю, что вы пережили травму, но необходимо начать процесс выздоровления». Ей не под силу прорвать оболочку пузыря, в котором я нахожусь. Все, абсолютно все вокруг меня рыдали. Кажется, у Люси нервный срыв. На этот раз им пришлось отправить ее в лазарет. Я тут же вышла и поднялась к себе. Мне хотелось все записать в дневник. Кроме меня, только Эрнесса не плакала. Но это не значило ровным счетом ничего. Она из тех, кто может смеяться, вовсе не испытывая радости. Я буду сидеть у себя до самого разговора с психологом. Мне надо все обдумать.
Десять тридцать утра
Место падения как раз под окном Эрнессы, но чуть поодаль. Дора миновала навес над крыльцом, который мог бы смягчить удар, и рухнула прямо на асфальт. Она оттолкнулась и прыгнула. Она пыталась взлететь. Полиция огородила лентами кусок двора. Там растеклась красно-бурая лужа крови. Теперь кровь высохла. Я думала, что увижу на месте падения тела разверзшийся асфальт, увижу кратер, как от столкновения метеорита с поверхностью Земли. Я стояла возле заграждения и смотрела вверх — на окно второго этажа. Солнце спряталось, и потухшее стекло отражало голубой клочок неба и перистые облака, плывущие мимо оконных переплетов. В отражении неба я искала лицо, искавшее меня.
Как я смогу теперь разговаривать с Люси? Я была бы рада никогда больше ее не видеть.
Тихий час
Я, наверное, никогда в жизни не была так напугана.
Они забрали меня прямо с урока математики. Меня тут же затрясло: «С мамой случилось непоправимое!» Я собирала учебники, шла по классу, а в голове вертелась одна мысль: «Как ты могла так поступить со мной? Как ты могла?»