Я знаю, что было добавлено в гашиш, — будущее. Гашиш окунули в грядущее. Туда, где все переменились и стали другими людьми. И я превратилась в человека, который мне совсем не по душе. Но это было не важно — та, новая я, забыла все обо мне теперешней. Меня больше не существовало. Это хуже, чем смерть. Это значит, что моя настоящая жизнь — иллюзия.
Может, я схожу с ума? Откуда я знаю, в чем разница между потерей связи с реальностью и способностью видеть нечто за гранью реальности? Все за гранью реальности. И никого рядом, кто мог бы мне объяснить разницу.
В прошлом году на моих глазах Анни Паттерсон слетела с катушек. После этого она переменилась. Это случилось на хоровом концерте. Она была очень высокая и потому стояла в верхнем ряду позади всех. Она все время переминалась с ноги на ногу, не в силах стоять смирно. Когда она пела, ее голова клонилась в сторону, ей стоило невероятных усилий держать голову прямо. Ее темные волосы — прежде такие густые — едва прикрывали уши. Одно ухо торчало. Все лицо ее было бесцветным, кроме носа, покрытого красными пятнами. Анни напоминала больное животное. После концерта она спускалась со станка неуверенными шажками, покачиваясь на ходу. Просто невероятно, как она похудела! Никогда не могла представить себе, что кости у человека могут быть такими тонкими. Прежняя Анни исчезла. Она ушла вместе с плотью, мышцами и жиром. И если энергия во вселенной не исчезает бесследно, то куда она девалась?
Анни провалилась в глубокую черную дыру и не смогла оттуда выбраться. Это был несчастный случай. Она просто заглянула в нее — посмотреть, как оно там, — и упала. Больше я никогда ее не видела. Однажды за завтраком ее подруга сказала: «Анни проживает свою жизнь, как будто это роман, который она когда-нибудь напишет».
После ужина
За ужином все так насмехались надо мной, что мне хотелось убежать обратно в комнату. Но я очень проголодалась — ведь за все выходные у меня и крошки во рту не было. Ни в субботу, ни в воскресенье я никуда не ходила, сказавшись больной. Измученная до предела, я все это время проспала. По воскресеньям у нас вечерний фуршет, и я могла быстро поесть и убраться. Я набросилась на еду, не успевая тщательно прожевать и жадно глотая, чтобы снова откусить очередной кусок. Это был какой-то неестественный голод. Я слопала две порции, ни слова никому не сказав, и ушла к себе. Нам разрешалось по воскресеньям лишний час провести в общей комнате, но я даже не пошла туда вместе со всеми. Я закрылась в своей комнате. Никаких сомнений, что-то было подмешано в гашиш. Не могу понять, почему он только на меня так подействовал. Но остальные девчонки обожают подкурку — и вот это у меня тоже никак в голове не укладывается.
Люси заглянула спросить, стало ли мне лучше, и я ответила, что хочу побыть одна. Я лежала со своим дневником под одеялами и старалась не заболеть по-настоящему. Если лежать неподвижно, позволяя волнам тошноты беспрепятственно накатывать, то морская болезнь скоро проходит. Меня так и тянуло отползти в дальний угол шкафа и забиться там за платьями. Маленькой я так и делала.
Вот потому-то я и не хотела возвращаться в школу. Я боялась, что все начнется снова. Я не могу закрыть глаза и пожелать, чтобы все исчезло.
Я хочу стать невидимой.
19 января
В этой школе нет секретов. Кто-то что-то пронюхает. А нет — так выдумает и убедит всех, что это правда. В итоге уже не важно — правда это или ложь, была тайна или не было.
Клэр поджидала меня по дороге на ужин. Она сказала, что ей нужно со мной поговорить. Попросила меня прийти после ужина в общую комнату и так нервно отбросила назад колечки своей длинной челки, что я сразу догадалась — речь пойдет о мистере Дэвисе. Но идти мне не хотелось.
— Я знаю, ты не поверишь, — сказала Клэр. Она почти прижалась ко мне и жарко дышала в ухо; меня так и подмывало оттолкнуть ее. — Особенно ты, ведь вы всегда говорили с ним только о поэзии!
— Конечно.
— Я не могу сказать, откуда я это знаю, но знаю наверняка — это правда. Мистер Дэвис и его жена сочиняют порнографические рассказы. Вместе! — объявила Клэр.
— Ты угадала — я в это не верю. Ну и дура же ты!
— Спроси у мистера Дэвиса, если не веришь мне!
— Для чего им это, как ты думаешь? — спросила я.
— Они пишут рассказы для журналов — под псевдонимом, конечно. Не такие они дураки. Они же не хотят, чтобы их выгнали с работы.