– Нет.
– Ты веришь, что я хорошо отношусь к тебе?
– Да, – говорю я, – вы очень добрый.
– Мне доставит большую радость, если ты будешь раз в месяц приходить ко мне и рассказывать мне все, что с тобой произошло!
Я, право, не знала нужно ли мне все это, а потому я колебалась.
– Однако, – сказал он, мне с трудом удается добиться твоего доверия. Может быть будет лучше, если ты станешь писать мне?
– Но что же я буду вам писать?
– Напиши мне, например, все, что происходило с тобой сегодня, с того момента, когда ты проснулась; все, все, что ты слышала и видела.
– Ну, хорошо, сказала я, но пройдет несколько дней, пока я смогу все вспомнить и записать.
– Это не важно, я хотел бы только, чтобы ты принесла мне свои записи в мои приемные часы с 4 до 5 на……улицу дом № 11. Обещаешь мне?
Я сказала: «да», и вот, я вам все написала, господин доктор, но на что вам все это, я, право, не знаю.
Ваша Ф. Ц.
21 мая
Доктор очень обрадовался и сказал, что я хорошо умею наблюдать, вероятно я этому научилась у художников и скульпторов, и еще он сказал, что у меня хорошая память и я должна продолжать записывать все и приносить ему; не следует только писать постоянно такими короткими предложениями. Еще он сказал, чтобы я подробно написала, что происходило со мной раньше. Ему хочется выведать, почему я тогда потеряла сознание я это напишу, но только для себя; он подал мне хорошую идею. Я так часто бываю одна, так как днем мать идет с моими маленькими братьями и сестрами в мастерские, а вечером ей скучно, и она уходит, отец из-за этого всегда бранится, а я должна дать детям поужинать и уложить спать; ну, а потом что же мне делать? Нелепые детские книги я знала уже наизусть; вот я и пишу в толстой пятидесяти пфенниговой тетради, которую мне подарил доктор.
Итак, до Ораниенбургских ворот я доехала в карете; а затем я должна была идти пешком, так как дома мне всегда дают деньги только для поездки в один конец; это для того, чтобы художники хоть что-нибудь давали мне ежедневно на дорогу домой. Мать тоже как раз вернулась домой и посмотрела на мои башмаки, они были очень грязные.
– Ты, конечно, снова ничего не получила, разиня, – сказала она и взяла мою книжку.
Дело в том, что я должна записывать в специальную книжку где и у кого я позировала и сколько мне за это заплатили. В тот день ничего не было записано. Тут и началось! Где я была? Ведь вчера пришла открытка с приглашением, мать все тщательно сохраняет, вот и открытка.
– Почему ты там не была?
– Я там была, – сказала я.
– Ну, и что же? Сколько часов? Почему ты не записываешь сразу?
Но я, правда, не знала, сколько времени я там была. Ну, понемножку, она все у меня выпытала; ведь я умею молчать, но не лгать. Мать немного подумала, потом как-то странно посмотрела на меня и затем сказала: «ты пойдешь завтра к нему, потребуешь свои деньги и скажешь, что твоя мать также сейчас придет». Вечером она осталась дома и рано отправила меня спать. Странно, но мне было ужасно жаль, что я не могла записать все, как того хотел старый доктор; завтра мне придется поволноваться, подумала я, и решила запомнить все что будет со мной происходить слово в слово. Собственно говоря, я даже не боялась своего предстоящего визита к художнику, а наоборот радовалась, что будет что записать в дневник – в конце концов, не мне нужно было бояться, а ему.
Я позвонила в его дверь и обрадовалась, услышав разговор – значит, мы не будем одни. Дверь мне отворил какой-то господин, которого я еще не знала; он был не очень красив, но выглядел веселым. Он сказал: «чёрт возьми, дитя мое, кто вы такая?» В это время в переднюю вышел художник, которому принадлежала мастерская; он пришел в некоторое замешательство. Незнакомый господин сказал тогда: «ага!! я вероятно, мешаю, гм, гм!» Тогда я сказала: «нет, вы нисколько не мешаете, тем более сейчас придет и моя мать» – Вы мне сегодня не нужны, вы можете идти», – сказал художник.
Тогда другой говорит: «а, так вы натурщица? зайдите на минуту в мастерскую»; «ты позволишь? – обратился он к художнику, – я должен посмотреть». В мастерской он сказал: «ну-ка, дитя мое, разденьтесь!».
Я посмотрела на него, чтобы убедиться, действительно ли он художник; я давно заметила, что у художников особая манера смотреть на других людей: они как будто обрисовывают глазами все, что видят. Когда же на меня пялят глаза приказчики, то в их глазах всегда видна похоть.
Он заметил мой взгляд, рассмеялся и сказал: «Детка, тебе хочется знать, художник ли я?» – Я ответила: «мне кажется, что вы, действительно, художник».
«Да еще какой», – сказал первый художник, который, очевидно, был очень рад, что между нами не произошло ссоры.