Как только я закончил теорию, я рассказал её всем заинтересованным. Сначала я рассказал её Мосунову и Набиуллину. Они её поняли в общих чертах. Ни тот, ни другой не согласились писать программу. Что времени не хватает, - это не самое главное. Ещё в годы застоя я убедился, что такие программы пишут отнюдь не по заказу, а исключительно благодаря увлечению проблемой. Мосунов не увлёкся. Эдуард по горло занят аэродинамикой.
Потом я рассказал новую теорию Гене Амирьянцу. Он в те дни был в отпуске, и поэтому пришёл в субботу ко мне домой. Я рассказывал ему два часа. Все листки с писаниной он забрал с собой, чтобы потом ещё раз всё продумать. Более того, он снял ксерокопию с моей большой тетради (около 50 страниц), и взял с собой в Китай, куда в очередной раз он поехал в командировку с группой (там и Мосунов). Для экономии они едут поездом до Иркутска, и он решил ещё раз почитать мою теорию за время долгого пути. Похоже, что Гене трудно вникнуть в эту теорию, ведь он больше руководитель, чем теоретик.
Лучше всех разобрался с моей теорией Фаниль Ишмуратов. Ему всё это очень понятно, потому что он уже много лет работает с КС2. И он сам занимается похожей проблемой: влияние САУ на аэроупругость. Он и согласился писать программу, но не сразу, а с 1 декабря, потому что он пока занят программой с САУ, которая тоже входит в китайский договор (за его программу обещано отдельно 16 тыс $), и это всё надо оформлять на мировом уровне. Да ещё плановая работа к 5 декабря! Потом он перенёс начало на 10 дек, но наконец 13-го приступил.
Как самостоятельный научный работник, Фаниль не соглашался с некоторыми моими алгоритмами, решив делать по-своему. Проходило два-три дня, и он убеждался, что моя конструкция лучше, и тогда он сообщал мне это с удовольствием. Я его понимаю: красивый алгоритм или теория – это то же самое, что изящная шахматная композиция. Она доставляет удовольствие и автору и читателю.
16 декабря 1994 года.
В декабре наше НИО-19 должно закончить одну из важных договорных работ с Китаем: испытать на флаттер хвост пассажирского самолёта в трубе Т-106. В качестве подготовки к этой работе ещё летом были проведены методические флаттерные испытания в Т-106 небольшого киля. Наше НИО вынуждено осваивать Т-106 из-за того, что отныне труба Т-109 не работает, а в трубе Т-128 каждый пуск стоит $2000, - это очень дорого. Когда-то более 30 лет назад наш флаттерный отдел №4 (тогда в составе лаборатории №3) проводил флаттерные испытания в Т-106 (Дорохин Н.Н.), но это было так давно, что некоторые этого даже не знали. Например, Костя Стрелков, призывая к переходу от Т-128 к Т-106, не подозревал, что когда-то там уже побывали флаттерщики.
Освоение Т-106 намечалось широким фронтом: и флаттер, и подключение САУ, и параллельный расчёт, и киносъёмки. Последнее поручили мне, имея в виду видеокамеру «Panasonic M3000». Я поговорил в кинолаборатории с Юрой Поповым, и он мне сообщил, что киносъёмки флаттера на трансзвуке не удавались ещё никому. Разведка на месте обнаружила, что в Т-106 имеется штатная черно-белая видеокамера, которая по видеокабелю передаёт изображение на монитор в кабину управления. Подключив свой видеомагнитофон «Panasonic J22» параллельно с этим монитором, я убедился, что могу делать видеозапись в Т-106 без своей видеокамеры М3000, съёмки с которой невозможны по трём причинам: 1) Она слишком громоздка, и её трудно пристроить к иллюминатору в 10 см, 2) Она слишком хрупкая, чтобы вынести вибрации в рабочей части трубы, и 3) В ней нет дистанционного управления, а передача видеосигнала с неё по кабелю в кабину осложняется наводками и электрическими разрядами, что и обнаружилось при записи со штатной камеры на ВМ J22.
Но вот прошло полгода с тех пор, и ввиду предстоящих испытаний китайской модели в Т-106 Костя Стрелков дал мне задание снять флаттер в Т-106 и сделать фильм, который надо показать на предстоящем летом 1995г аэрошоу. Я стал возражать, напомнив о тех трудностях, но никто и слушать не хотел моих возражений!
В начале декабря модель установили в рабочей части. Когда меня позвали туда, там собрались: Парышев, Лыщинский, Зиченков, Алексеев, Агеев. Не было только Стрелкова, потому что накануне у него умерла жена (о ней я напишу чуть позже). Все завели со мной разговор о киносъёмке, но я ещё раз отказался. Больше всех разозлился Лыщинский, он так и сказал, что Стрелков его предупредил: «Учтите, Буньков будет препятствовать киносъёмке». После длинного разговора они наконец поняли, почему камерой «Panasonic M3000» невозможно снять флаттер в Т-106. Это камера-рекордер, а нужна просто видеокамера (глазок с кабелем). Тогда Парышев решил: «Обратимся в НИО-2 к В.М. Фомину, который является главным специалистом по видеосъёмке в трубах.
Это было в понедельник. А в пятницу Парышев попросил меня заменить Фомина для съёмки в Т-103. Фомин по просьбе Парышева установил свою профессиональную аппаратуру в Т-106, но одновременно им предстояли съёмки в Т-103. Тогда-то он и предложил поменяться: пусть они снимут у нас в Т-106, а Буньков пусть пойдёт к ним в Т-103, где всё открыто и удобно для съёмки ручной камерой.
И вот с 16 дек я начал у них съёмку нескольких модификаций модели истребителя. Перед ними стояла задача, какая компоновка даёт наибольший Су. Не Су, как мы привыкли в задачах флаттера, а именно Су - наибольшая подъёмная сила, а она зависит от возникновения срывов потока на больших углах атаки. Боевые самолёты на малых скоростях отклоняются на очень большие углы атаки: 40о и больше. Но как только начинается отрыв вихрей от крыла, Су (подъёмная сила) резко уменьшается. Всё это с энтузиазмом мне рассказывал В.М. Фомин, ведущий испытания, в паузах между сеансами киносъёмки. Я много слышал про этого Фомина, но ни разу не видел, но оказалось, что его личность мне знакома, потому что в студенческие годы мы жили в одном общежитии.
А слышал я о нём от покойного Володи Галкина, начиная с декабря 1984г, когда он показал мне видеофильм у себя дома. Тогда это был цаговский ВМ «Электроника ВМ-12», и его часто приходилось возить на ремонт, на Воронежский завод. Конечно, невозможно было удержаться от искушения оставить его на несколько дней у себя дома. Там-то я и увидел первый видеофильм «Грязная Мэри и Сумасшедший Лари». Я был потрясён не меньше, чем на 1-м курсе в МФТИ (1949г), когда я увидел у старшекурсников магнитофонную запись музыки.
Бывало, звоню Вове Галкину: «Позовите Владимира Михайловича!» А в ответ спрашивают: «Вам какого: Фомина или Галкина?» А теперь остался один. Как говорит Фомин, с Володей погибла и вся самая лучшая видеотехника отдела. Недавно им передали видеокассету, снятую Володей в последнем полёте. В катастрофе погибло всё: все 8 участников, вся аппаратура вдребезги, но чудом уцелела только одна видеокассета. Государственная аварийная комиссия недавно вернула им эту кассету. Я её не видел, но Фомин рассказывает, что на съёмке видно, как их самолёт подлетел под тот второй самолёт, но слишком выдвинулся вперёд, так что лётчику не стало видно второго, и он нечаянно задел его килём.
Я подумал: а ведь это не случайно уцелела кассета. Падая в самолёте с высоты двух километров, экипаж в последнюю минуту сообразил завернуть эту кассету во всё мягкое.
Я снимал аэродинамическую модель ещё три дня: до среды. Было около 30 пусков. Перед каждым пуском три женщины красили модель текучими красками разных цветов, а в потоке при скорости 50 м/сек эти краски растекались причудливыми траекториями, указывая пути вихрей на крыле и фюзеляже. Только в последние два пуска я нашёл наилучший способ съёмки: Фомин в течение двух-трёх минут говорит в микрофон, комментируя поведение вихрей на разных местах модели самолёта, а я сквозь рёв потока слышу в наушниках его комментарий, и направляю туда камеру. При этом фокусирую вручную, а выдержку и диафрагму устанавливаю также вручную, потому что автомат не справляется. Так я познакомился с хорошим человеком В.М. Фоминым.