Наступило утро праздника. Накануне в субботу 15 октября я полдня проверял аппаратуру (пригодился и паяльник). За час до литургии, когда в церкви было свободно, мы с Владиком начали расставлять аппаратуру. Но не тут-то было! Кроме нас появились ещё какие-то репортёры, и им понадобилась розетка, а розетка одна, и в неё мы вставили нашу переноску на четыре гнезда, и все четыре уже заняли: магнитофон, кассетник, микрофонный усилитель и церковная лампа на клиросе. Фоторепортёр нервничает. Ему нужна розетка. Только после праздника я заметил, что там, в двух метрах от нас была ещё одна розетка, а пока он очень просил освободить одну розетку в нашей переноске. К счастью, у него была переноска на три розетки, и мы догадались скомбинировать. Но из-за этого началась путаница в проводах, и хотя мы устроились сбоку в нише, никому не мешая, но куча проводов выглядела угрожающе.
По предыдущему году я помнил, что микрофоны надо устанавливать так: два у клироса (для стереозвучания), и один около кафедры. Я говорю Владику: «Я пошёл ставить третий микрофон около кафедры». Основной магнитофон стоит на скамеечке, кассетник рядом с ним.
Пока я ставил свой самодельный штатив, Владик там решил поправить провода на полу. Вдруг слышу сзади гулкий грохот: это упал на мраморный пол мой основной магнитофон. Владик, подсовывая провода под скамейку, приподнял её за один край, а на ней стоял вертикально тяжёлый (28 кг) магнитофон.
Отломилась качалка с промежуточным роликом. Катушка с лентой треснула, но она спасла от деформации важную ось. Магнитофон вышел из строя. Владик, сразу поняв, что против нас вмешался ОН, сник, но я его успокоил. У нас на этот раз был запасной магнитофон: кассетник «Vilma-stereo-104».
Перед поездкой у меня было предчувствие, что для записи понадобится запасной магнитофон, и поэтому я его приготовил не столько для копирования, сколько для более сложной работы: для записи с трёх микрофонов. Можно было даже с шести, потому что стереосигнал идёт транзитом с «Электроники», а на ней я ещё много лет назад сделал микшер на шесть микрофонов. И в субботу, накануне литургии, я ещё раз убедился, что запись с микрофонов на нём проходит качественно. Поэтому, несмотря на поломку основного магнитофона, мы всё-таки всю литургию записали нормально.
Проповедь читал Смоленский митрополит Кирилл. Церковный хор из восьми певцов пел прекрасно! Уже потом дома в Жуковском, прослушивая запись литургии, мы с Владиком удивлялись, почему эта запись оказалась интереснее и душевнее, чем опубликованная церковная музыка, например, из серии «Русская Православная Церковная Музыка» на лазерных дисках. Эти диски у меня есть, и мы их тоже заводили и слушали. Академический стиль пения на лазерных дисках не способствует душевному настроению. На них слышно только пение, но не слышно как шевелятся певцы, не слышно шорохов в зале, да и самого зала не слышно. А на моей записи всё по-другому: кроме пения слышны все шорохи многочисленной толпы прихожан, слышен сам воздух в церкви, слышен то приближающийся, то удаляющийся крестный ход священников, тоже поющих, но совсем не так, как хор на клиросе. И вся эта звуковая панорама настолько многокрасочна, что невольно чувствуешь себя в самой гуще этого праздника, сливаешься с ним душой.
После литургии мы были официально приглашены на трапезу в честь митрополита Кирилла. На трапезе присутствовало около 80 человек городской знати. Я раньше много раз видел митрополита Кирилла по ТВ, а теперь слушал его речь напрямую. Он заметно живее и умнее патриарха Алексия Второго. Посему быть ему патриархом!
Еда была воистину царская! Большинство блюд были мясные, и поэтому Владик с его другом сидели скучные и ничего не ели, потому что они вегетарианцы и трезвенники. Они попросили официантку принести чего-нибудь постного. Им принесли что-то вроде картошки, запечённой в сметане, и ещё чего-то вкусного.
Остаток праздничного дня мы провели в деревне. Владик как всегда что-то пилил и строгал: он делал плинтусы для гостиной с камином. Я исследовал сломанный магнитофон и убедился, что ремонт будет не сложный. В ближайшие два вечера я всё отремонтировал своими руками. Друг Владика блаженствовал с наушниками на голове, прослушивая только что записанную литургию.
В 20 час мы стартовали (опять по тому же принципу: ночью езда безопаснее), и в 23 часа Владик привёз меня домой в Жуковский. Ещё с полчаса мы с нетерпением послушали записи на хорошей аппаратуре, и в ту же ночь он вернулся к себе домой в Москву.
Вот такой мой друг Владик.
12 января 1995 года.
Случайно обратил внимание на секретную справку за прошлый год: она ни разу не понадобилась. Это значит, что я перестал ездить на авиационные и ракетные заводы, а командированные с этих заводов перестали ездить к нам. Вчера звонит сюда Слава Салтыков с НПО «Молния», но звонит не из КБ, а из детского сада. Они все, кроме Олега Охотникова, который хлопочет государственную квартиру, перешли всей бригадой с завода в детский сад. Раньше они делали космический корабль «Буран», а теперь они работают малярами на ремонте детского сада и библиотеки. На заводе же им задержали зарплату с июня прошлого года. Я его спрашиваю: «А оклады-то хоть поднимают?» А он отвечает, что поднимать то, чего нет, невозможно. Нет, конечно!
Кстати, у нас в ЦАГИ тоже последнее повышение было в июне прошлого года, а ведь за это время деньги обесценились вдвое.
В Новом году я успел уже сделать для Амирьянца расчёт двухзвенной летающей державки, договор об изготовлении и испытании которой он собирается заключить с фирмой BOEING. Гена хочет использовать в качестве первого звена ту летающую штангу, которую мы сделали и испытали в трубе Т-128 в прошлом году. Американцы называют эту штангу strut. Для простоты буду назвать эту вещь верхним крылом, или просто крылом. Наше крыло длиной 2 м весит 18 кг. Оно шарнирно закреплено на потолке трубы и может качаться как маятник. Но оно висит не вертикально, а имеет обратную стреловидность –45о (а в новом проекте будет –30о), - навстречу потоку. К нему будет шарнирно прикреплено нижнее крыло, и получится некий манипулятор для измерения поля скоростей в аэродинамической трубе. Наша задача найти вариант этой машины, который будет безопасен от флаттера.
Двухзвенную летающую державку (The Two-Wing Flying Strut) на Боинге изобрёл их ведущий аэродинамик по визуализации течений Джим Краудер. Такую державку они с успехом применяли в трубе и на самолёте, однако, на очень маленьких скоростях и для прямой, а не обратной стреловидности. При попытке заставить летать такую державку против потока с целью исследовать поле скоростей за испытываемой моделью, приводила к флаттеру. С этим не могли справиться ни на Боинге, ни в NASA.
Я уже был уверен, что решение такой задачи существует, потому что с однозвенной державкой это доказывается просто, и мы это продемонстрировали в Т-128 при любых напорах. А что касается двухзвенной, то, очевидно, что при достаточно лёгком нижнем звене оно не сможет нарушить устойчивость верхнего.
У меня не было никаких исходных данных, кроме того прошлогоднего крыла, которым я и занимался. Пришлось новую конструкцию придумывать мне же. Итак, есть летающее крыло длиной 2 м и весом 18 кг. Нижнее крыло я придумал сделать таким лёгким, что легче уже не может быть. Для этого его надо делать пустотелым из углепластика, и очень маленьким, пусть его длина будет 1.3 м. Получается вес всего лишь 380 г, т.е. в 47 раз легче верхнего. Привод для ориентации его косой оси вращения, я назначил весом 1,15 кг.
Расчёты заняли у меня полторы недели, и привели к очень суровым требованиям к жёсткости приводов, которые должны обеспечить поворот косых шарниров, чтобы оба крыла летали в произвольной конфигурации и перемещали датчик на конце нижнего крыла в любую точку исследуемого потока. На самом деле есть какие-то мёртвые зоны, но это не так важно.
Когда я придумал заменить стальное верхнее крыло углепластиком, тем самым, подняв критическую скорость флаттера с 270м/сек до 560, у Амирьянца с Мамедовым загорелись глаза, и они решительно настроились подписывать контракт с Боингом.