29 декабря 2022. Полжизни мне приходится волноваться, чтобы мой пьяный мужик не устроил барагоз.
Абьюз по жизни. Знаю, что многие женщины так живут. Читала мнения, что эти женщины сами виноваты, что их абьюзят.
Не люблю модные словечки. Авторка против. Старое доброе домашнее насилие.
Как вариант самого жесткого пиздеца – Артем считает, что я виновата в том, что папа Сережа сгорел. Но это только один из предлагаемых реальностью пиздецов.
С детского сада мы учили детей, что есть вещи, которые не стоит упоминать в обществе. Начиная с матерных слов. О скандалах, водке, наплыве чрезмерно весёлых гостей ни в саду, ни в школе никто не знал, пока в 19-ом году моя баба Лена не пожаловалась в милицию.
Бабушка меня воспитывала. Поначалу, на пару с прабабушкой Катей, Божьим одуванчиком, пока та не заболела старостью. Елена Моисеевна с детства мечтала стать врачом, но выучилась на инженера. Рано вышла замуж за нелюбимого офицера и терпела его до совершеннолетия дочери. Дочь Таня её пугала своими талантами и нестандартным поведением, изречениями не по годам и боязнями. Она боялась памятников, пионеров с трубой и девушек с веслом, боялась перевязанных людей, боялась вьетнамских курсантов, которых воспитывал дедушка Муся в морском училище в Петергофе. «Крымский хан – собака!» – хором стебались над мужем и отцом Елена Моисеевна и Танечка. Моя мама Танюша тоже рано выскочила замуж, тоже боялась своего детеныша, меня забрали бабушки, чтобы молодые родители не угробили.
На Часовом Заводе Леночка заведовала культурным просвещением, изучала новинки театра, кино и литературы, читала стихи. Интеллигентная, вымученно скромная, трагически-пафосная. Любительница красоты и чистоты. Внучка свалилась на голову, когда ей было всего 42, в расцвете лет. Ребёнок был не резов и, видимо, не очень мил. Его ругали за бедламы и оставляли наедине с шалью в младенчестве и с книгами впоследствии. Рабоче-крестьянская и музыкально-наркоманская атмосфера в доме избранника внучки удручала бабушку до корчей. Она заставляла себя всё это понять, принять и полюбить. Приезжала мыть полы и устранять хаос, иногда героически выпивала опасные излишки алкоголя. И не пьянела.
19-ый год, Серегино 45-летие. Именинник где-то гулял в невменосе после работы, дома отмечали без него – близкий друг жены с любовницей и любовница с кавалером, дети пока еще не забухали. Добрая пратеща привезла кучу закусок и скормила тусовке. Пела развеселые рок-н-ролльные песни, кинула кепарик вникуда и кепка попала прямёхонько на крючок ко всеобщему восторгу. Пару дней раздумий после вечеринки : «Вот негодяи, съели Серёженькину еду!» – и звонок в органы: «Обратите внимание на эту семью. У них там беспредел.» Этот поступок привел в движение машину зла. Комиссии, инспектора, разбирательства, советы, штрафы. Конец конспирации неформальной семейки, где, несмотря на бардак, всегда царили юмор и доверие, творчество и своеобразный уют.
Я переживала, что детей заберут в детский дом. Результатом переживаний стал дурдом. Заседание по делу о ненадлежащем содержании детей казалось мне Страшным Судом, с мелким бесом во главе – мерзопакостный мужик. Всего лишь штраф в 500 рублей, а психика в хлам. К тому же детей таки забрали, но уже после моего попадания в больницу. Официальные лица решили, что Серёжа не справится без меня. Похмельный вид жилища их напугал. «Превратили мою жизнь в ад», – одна из последних фраз, что я слышала от отца моих детей, он тогда навещал меня на Александра Невского. Они с Артёмом остались делать ремонт, бухали по-черному, передрались разок из-за кромешной недолюбленности. Дело у парней спорилось. Но вот к Артёму приезжает бывшая из Китая. Погулять, пообщаться. Как назло пришли квартирные деньги. И богатый Серёга в одиночестве пьяный уснул с сигаретой… «Не кури в шконке», – любил приговаривать его папа…
Все полетело к чертям. И до сих пор летит. И я пишу, чтобы меня поняли и пожалели. Жалость, Достоевский, Горький. Сейчас я хотела пожалеть Алису после утренней Артёмовой вздрючки. «Я не бедненький», – процедила она. Петушится, доказывает правоту, качает права, не сдается.