— Надеюсь, сэр, вы не предполагаете, что это я вдохновлял недолжные шаги моего сына?
Мистер Джокер встал, взял меня за руку и сказал:
— Мистер Путер, я скорей самого себя мог бы в этом заподозрить, чем заподозрить вас.
Я так разволновался, что в смущенье, чтоб выказать ему свою признательность, чуть не назвал его «мой добрый старина».
К счастью, я вовремя осекся и сказал ему «мой добрый начальник». В растерянности, почти себя не помня, я сел на стул, покуда мистер Джокер еще стоял. Естественно, я тотчас же вскочил, но он меня попросил сесть, что я и сделал с превеликим удовольствием. Меж тем мистер Джокер продолжал:
— Вы сами понимаете, мистер Путер, что высокое положение нашего учреждения нам не позволяет ни перед кем унижаться. Если мистеру Буль-Батону угодно передать свое дело в другие руки — менее испытанные руки должен я добавить, — нам не пристало ему кланяться и умолять его вернуться.
— Вам, разумеется, такое не пристало, сэр! — в негодовании воскликнул я.
— Вот именно, — сказал мистер Джокер. — Я делать этого не стану. Но я вот что подумал, мистер Путер. Мистер Буль-Батон самый ценный наш клиент, и я даже могу вам признаться — ибо, уверен, это останется между нами — что мы не можем себе позволить его лишиться, особенно в наше время, не самое благоприятное из времен. И тут, я полагаю, вы могли бы сослужить мне службу.
Я ответил:
— Мистер Джокер, я готов служить вам день и ночь!
Мистер Джокер сказал:
— В этом я не сомневаюсь. Но услуга, о которой я вас просил бы, следующая. Вы сами могли бы написать мистеру Буль-Батону — разумеется, вы не должны его навести на мысль, что я о вашем письме знаю, — и объяснить ему, что сын ваш был взят к нам канцеляристом — при всей своей неопытности — лишь из уваженья нашего к вам, мистер Путер. И это истинная правда. Я не требую от вас, чтобы вы в слишком сильных выражениях отнеслись о поступке вашего сына; вынужден однако заметить, что соверши такой поступок мой сын, я не пожалел бы для него выражений самых сильных. Предоставляю вам самому решать. Но так или иначе, я надеюсь, мистер Буль-Батон поймет, какую допустил он опрометчивость, и учрежденье наше, не роняя своего достоинства, не потерпит и убытков.
Я думал о том, какой же мистер Джокер благородный человек. Слушая его, я положительно весь трепетал от почтения.
Я спросил:
— Вы бы хотели почитать мое письмо, прежде чем я его отправлю?
Мистер Джокер отвечал:
— О нет! Не стоит. Ведь я как будто ничего не знаю, и я полностью на вас полагаюсь. Пишите со всем вниманием. Мы сейчас не очень заняты; вы лучше не приходите в должность завтра утром, и, если угодно, завтра вообще не приходите. Я буду на службе целый день, а то и всю неделю, на случай если вдруг объявится мистер Буль-Батон.
Домой я пришел уже с более легким сердцем, но сказал Саре, что ни для Тамма, ни для Туттерса, да и ни для кого другого, если вдруг пожалует, меня нет дома. Люпин на минутку заглянул в гостиную в новой шляпе и спросил, как она мне нравится. Я ответил, что я не в том настроении, чтобы судить о его шляпах, и не полагаю, что он в том положении, чтоб себе их покупать. Люпин ответил беззаботно:
— А я ее не покупал. Это подарок.
Меня терзали такие ужасные сомнения насчет Люпина, что я не стал задавать ему вопросов, страшась ответов. Он, однако, меня избавил от этого труда.
Он сказал:
— Я встретил одного дружка, старого дружка, которого списал было со счетов, но, оказалось, все в ажуре. Он очень метко заметил: «В любви, как на войне, победителей не судят», так что больше у нас нет причин друг на друга дуться. Он шикарный тип, прям высший сорт, совсем другой коленкор, чем этот твой болван Джокер.
Я сказал:
— Тсс, Люпин! Прошу тебя, не умножай тобой же порожденных неприятностей.
Люпин сказал:
— Неприятностей? Причем тут? Повторяю, ни в какие неприятности ни шиша я не влипал.
Просто Буль-Батону осатанела ваша вонючая контора, и он поставил паруса. Я только присоветовал ему чалить к новой фирме, которая в большом бонжуре. Такая штука капитана Кука.
Я ответил ему спокойно:
— Мне непонятен твой способ выражения мыслей, и в мои годы я не имею намерения его постичь; а потому, Люпин, мальчик мой, лучше переменим тему разговора. Я бы хотел, если ты не возражаешь, послушать, что за история у тебя вышла с этой шляпой.
Люпин сказал:
— A-а! Да что рассказывать, просто я ни разу его не видел после свадьбы, а он сказал, что очень рад меня видеть, и надо плюнуть мол и растереть. Я выставил выпивку, чтоб застолбить нашу дружбу, а он выставил новую шляпу — собственного производства.