26 МАЯ.
Воскресенье. Мы поехали в Саттон после обеда, на чай с закусками к мистеру и миссис Джеймс. Аппетита у меня не было, ибо я плотно подкрепился в два часа, и весь вечер нам испортил маленький Перси, единственный их сын — по моему скромному мнению, совершенно испорченный ребенок.
Несколько раз он подходил ко мне и намеренно лягал меня по ляжкам. Один раз это было так больно, что слезы выступили мне на глаза. Я тихо укорил его, но миссис Джеймс сказала:
— Прошу вас, не отчитывайте его; я полагаю, что строгость с маленькими детьми вредна. От нее у них портится характер.
Тут крошка Перси оглушительно завопил и, когда Кэрри попыталась его успокоить, он ее шлепнул по лицу.
Это так мне не понравилось, что я сказал:
— Я иначе себе представляю воспитание детей, миссис Джеймс.
Миссис Джеймс сказала:
— Каждый воспитывает детей по-своему — ваш сын Люпин, кстати, тоже не образчик совершенства.
Некто мистер Маззини (как видно, итальянец) тут взял Перси на руки. Перси стал вертеться, брыкаться и вырвался от мистера Маззини с криком:
— Я тебя не люблю! У тебя грязное лицо!
Очень милый господин мистер Биркс Душкин обнял ребенка и сказал:
— Поди-ка сюда, я тебе кое-что покажу.
Он отделил хронометр от цепочки и сделал так, что часы пробили шесть раз.
К совершенному нашему ужасу, ребенок выхватил у него часы и бросил об пол, как будто это мячик.
Мистер Биркс Душкин был весьма любезен и сказал, что без труда сумеет вставить новое стекло, механизм же, он надеется, не пострадал.
Однако, как несходны люди в своих суждениях! Кэрри нашла, что у Перси скверный характер, но этот недостаток совершенно искупается его внешностью, ибо он — по ее мнению — чудо как хорош собой.
Возможно, я и ошибаюсь, но я, по-моему, в жизни не видывал ребенка более уродливого. Таково мое скромное мнение.
Мастер Перси Эдгар Смит Джеймс
30 МАЯ.
Не знаю, отчего это так происходит, но я всегда без всякой радости предвижу визиты миссис Джеймс (из Саттона) в наш дом. Скоро она опять приедет к нам на несколько дней. Сегодня утром, перед уходом моим на службу, я сказал Кэрри:
— Знаешь Кэрри, душа моя, я был бы рад, если бы получше относился к миссис Джеймс.
Кэрри ответила:
— Вот и я тоже, мой милый; но поскольку мне годами приходится мириться с Таммом, а он так пошл, и с Туттерсом, который хоть и мил, но так несносно скучен, то думаю, мой друг, придется уж нам потерпеть редкие визиты миссис Джеймс, у которой в одном мизинце больше ума, чем у обоих твоих приятелей во всем их теле.
Меня так поразил этот внезапный выпад против моих любимых старых друзей, что я даже не нашелся с ответом и, едва заслышав шум автобуса, ушел, поспешно ее поцеловав — несколько чересчур поспешно, и даже рассадив верхнюю губу о зубы Кэрри. Час целый потом мне было больно. Когда я вечером пришел домой, Кэрри была углублена в книгу о спиритизме, Флоренс Синглеет, под названием «Рожденья нет». Едва ли следует упоминать, что книгу эту ей прислала на прочтение миссис Джеймс, из Саттона. Поскольку она не могла говорить ни о чем кроме этой книги, остаток вечера я посвятил тому, что заменял коврики на лестнице, которые начали уж заметно протираться по краям.
Миссис Джеймс явилась и, как всегда, вечером принялась распоряжаться всем и вся. Обнаружа, что они с Кэрри готовятся к столоверчению, я счел, что мне пора проявить твердость. Я всегда презирал этот вздор и положил ему конец давным-давно, когда Кэрри еще в нашем старом доме что ни вечер устраивала сеансы спиритизма с миссис Шустер, с бедняжкой (она теперь покойница). Если б я видел в спиритизме хоть малейший смысл, я бы не находил в нем ничего предосудительного. Но как еще в те давние дни я это пресек, так и сейчас решил пресечь.
Я сказал:
— Прошу меня извинить, миссис Джеймс, но я отнюдь не одобряю спиритизма, не говоря уже о том, что сегодня вечером я жду к себе своих старых друзей.
Миссис Джеймс сказала:
— Неужто хотите вы сказать, что не читали «Рожденья нет»?
Я ответил:
— Да, не читал, и впредь не имею подобного намерения.
Миссис Джеймс, по-видимому, удивилась и сказала:
— Весь мир сходит с ума по этой книге.
Я ответил ей с находчивостью:
— Ну что же. Один человек, по крайней мере, будет в своем уме.
Миссис Джеймс сказала, что это с моей стороны очень неучтиво и, будь все так же полны предрассудков, никогда бы нам не видать ни электрического телеграфа, ни телефона.
Я отвечал, что то совершенно другое дело.