— А уж это дело вкуса.
К счастью дальнейшие наши споры были предотвращены вопросом: «Можно войти?» — и то был всего лишь Туттерс. Он сказал:
— Мне открыла ваша служанка, она извинилась, что не может ввести меня в дом, так как выжимает какие-то носки.
Я был ему очень рад, предложил сыграть в дурака и сказал шутки ради:
— Вот вы пришли, и дурак нам обеспечен.
Туттерс (по-моему, несколько сварливо) ответил:
— Остроумно как всегда.
Он сказал, что не может остаться, хотел де только занести мне «Новости велосипедиста», он их уже прочел.
Снова звонок в дверь. Это оказался Тамм, он сказал, мол он должен извиниться, что так часто к нам приходит. И на этих днях мол непременно нас пригласит к себе. Я сказал:
— Мне пришла в голову поразительная вещь.
Тамм сказал:
— Нечто остроумное, как всегда.
— Да, — сказал я, — и, думаю, на сей раз даже вы не сможете этого отрицать. Слушайте же, это касается вас обоих: не кажется ли вам странным, что и Туттерс и Тамм вечно тут, а не где-то там?
Кэрри, видимо совершенно позабыв про ванну, буквально покатилась со смеху, а сам я весь скорчился от смеха и хохотал так, что даже стул подо мной скрипел. По-моему, это одна из самых удачных острот, какие когда-нибудь случалось мне произносить.
Но представьте же себе мое удивление, когда я увидел, что Тамм и Туттерс сидят, как воды в рот набрали, и даже оба без улыбки на лице. После довольно неприятной паузы Туттерс открыл папиросочницу, снова захлопнул и сказал:
— Да, после этого, полагаю, мне тут точно не место, лучше уж, пожалуй, я пойду, и, к сожалению, мне ваша шутка не показалась остроумной.
Тамм сказал, что он вовсе не против остроумия, если оно не пошло, но игра с фамилиями людей, на его взгляд — слегка отдает дурным вкусом. Туттерс его поддержал, он заявил, что пошути в таком духе не я, а любой другой, ноги бы его, Туттерса, больше не было в этом доме. Столь неприятно завершился вечер, обещавший быть таким веселым. Впрочем, оно и хорошо, что они ушли, потому что уборщица прикончила остатки холодного поросенка.
28 АПРЕЛЯ.
На службе новичок, молокосос Питт, тот самый, что мне надерзил тому назад с неделю, снова опоздал. Я ему сказал, что мой долг о том уведомить мистера Джокера, начальника. К моему удивлению, Питт извинился, весьма скромно и как истинный джентльмен. Я был непритворно тронут тем, как улучшилось его отношение ко мне, и сказал, что готов простить его неисправность. Когда я час спустя проходил по помещению, в лицо мне плюхнулся с размаху скрученный комок бумаги. Я резко обернулся, но все служащие были, по-видимому, сосредоточены на своей работе. Я не богат, но полсоверена бы отдал, только бы узнать, было это кинуто случайно или с намерением. Пошел домой пораньше, купил еще эмалевой краски — на сей раз черной — и весь вечер красил: покрасил каминную решетку, картинные рамы и старые сапоги, так что те стали глядеть как новехонькие. Покрасил и трость Тамма, которую он у нас забыл, и она стала прямо как будто из черного дерева.
29 АПРЕЛЯ.
Воскресенье. Проснулся с ужасающей головной болью и явными признаками простуды. Кэрри с присущим ей упрямством заметила, что это «все из-за искусства», намекая на то, что последние несколько дней я нос не поднимал от краски. Я заявил ей твердо, что мне лучше знать, что со мной. Я простудился и решил принять ванну, — горячую, какую только смогу вытерпеть. Ванна была готова — горячая, почти до невозможности. Я мужественно влез в нее; конечно, горячо, но вполне терпимо. Некоторое время я лежал без движения. Подняв, наконец, руку над поверхностью воды, я испытал одно из сильнейших потрясений во всей своей жизни; вообразите мой ужас, когда я обнаружил, что вся моя рука, как показалось мне, в крови. Первая мысль моя была, что я раскроил себе артерию, истекаю кровью, и меня найдут потом, что твоего Марата, каким я видел его, помнится, в галерее мадам Тюссо. Вторая моя мысль была — звонить в звонок, но я вспомнил, что звонка нет. Моя третья мысль была, что это всего-навсего растворилась в кипящей воде эмалевая краска. Я вылез из ванны, весь красный с головы до пят, как индеец, которого я видел в одном театре на Ист-Энде. Я решил ни слова не говорить Кэрри, но попросить Фармерсона, чтобы пришел в понедельник и покрасил ванну в белый цвет.
Я выглядел как Марат в галерее мадам Тюссо
Глава IV
Бал у Лорда-мэра