1957
30 апреля
Дорогой Манки!
Сегодня утром весь дом стоял на ушах. Эндрю надо было возвращаться в интернат, а ему не собрали вещи. Сначала их сложили в чемодан, но выяснилось, что никто не знает, где его белая сорочка, потом вспомнили про boiler suit[4], про два розовых галстука и четыре носовых платка и так далее и тому подобное. Через какое-то время нашлось все, кроме подтяжек. Чемодан надо было срочно отправлять, и мы с Эндрю на автобусе поехали в туристическое агентство Томаса Кука. Мы вышли не на той остановке: Lower[5] что-то там стрит вместо Higher[6] что-то там стрит и до самой Lower что-то там стрит нам пришлось бы топать пешком. Я говорю «что-то там стрит» потому, что не помню названия улицы; к счастью, у меня было с собой три с половиной фунта для Эндрю и полтора фунта для себя. Наконец мы добрались до агентства, заполнили квитанцию и стали ждать автобуса. Потом Эндрю уехал. Не могу сказать, что я испытала облегчение. Я боялась, что он опоздает на поезд. Когда я пишу, что у меня оказалось с собой три с чем-то фунта «к счастью», это чистая правда, потому что нам не пришлось идти пешком от Higher что-то там стрит до Lower что-то там стрит. Я помахала Эндрю на прощание и вернулась домой. Больше ничего писать не буду, потому что больше ничего интересного не было.
30 октября
В среду мы с Линдой придумали новую игру. Мы играли, как будто мы мальчики и живем в интернате. Странное совпадение – в тот же вечер мама сказала, что меня, может быть, тоже отправят в интернат. Вроде бы они собирались отправить меня в интернат, который называется «Леди Иден’с», или в «Нью-Форест», или куда-то в Даунс, или еще в какой-то, на побережье, у меня там учится подружка. Потом я смотрела по телевизору передачу про свиней.
В конце концов родители отправили нас с младшей сестрой Линдой в школу для девочек – school for girls – под названием «Аппер-Чайн», расположенную на острове Уайт. Я сама настояла на отъезде, потому что все мои школьные подружки уже учились в интернате. Мне было 12 лет, и я вся была в предвкушении новой жизни. Линда и другие младшие девочки жили в основном здании; там же у нас проходили уроки. Нас поселили в отдельных домиках – houses, где распоряжались воспитательница и ее помощница. Нашим домиком командовали воспитательница Вандербан и мисс Томас. Еще у нас были старосты. Нашу старосту – head girl – звали достопочтенная Джейн Уэлплей. Старше меня на несколько лет, она носила длинную толстую косу и была моим кумиром. Ни за что на свете я не хотела бы ее огорчить. Если у меня накапливалось слишком много late marks – замечаний об опоздании, – я больше всего боялась услышать от нее: «Девяносто девять, вы очень меня разочаровываете». 99 – это был мой номер. Номер Линды был 177. Наш цвет был зеленый. Каждый дом носил имя британского исследователя. Я жила в «Скотте», Линда – кажется, в «Роудсе». В каждом доме было по нескольку спален на восемь человек.
Когда звонил утренний колокол, надо было быстро натянуть школьную форму – не очень красивую, но определенного фасона. Заметив, что на мне не темно-, а светло-коричневые туфли, воспитательница строго сказала: «Эти туфли неправильного цвета». Потом из нашего дома надо было бегом бежать в основное здание, по пути проскочив через мостик над речушкой – она называлась Чайн. Опоздание каралось замечанием – late mark. Накопив три таких замечания, ты получала mark of disobedience – нечто вроде предупреждения, отметки за плохое поведение. После нескольких предупреждений ученицу исключали из школы. Меня не покидало ощущение, что я несу всю полноту ответственности за порядок в «Скотте» и во всей школе «Аппер-Чайн» и что своими глупыми поступками не только подвожу мою обожаемую Джейн Уэлплей, но и ставлю под угрозу существование Англии.
Линда была маленькой, а малышам учителя позволяли многое, например лакомиться клубникой, в отличие от нас – the bulk years[7]. Нас, рожденных в первый послевоенный год, было слишком много; мы были почти подростки – нескладные, лишенные умильной детской прелести. Мне кажется, я провела в интернате три года, хотя моя мать утверждала, что всего два. К счастью, однажды родители задали мне немного туманный вопрос: «А ты не хотела бы уйти из интерната?» Мать говорила, что я ответила: «Если я останусь там еще на один семестр, то умру». Меня забрали, и я с радостью вернулась в свою любимую маленькую школу в Кенсингтоне, где училась экстерном. Интернат был для меня пыткой. Во-первых, там меня окружали только девочки, а во-вторых, после первого семестра нас даже не отпускали домой на каникулы: боялись, что мы будем жаловаться и не захотим туда возвращаться. Но даже позже родителям разрешали навещать нас всего несколько раз в году – в воскресенье, после утренней церковной службы и с обязательством вернуться к вечерней. За это время мы успевали только посидеть с родителями в tea shop – чайной, расположенной в соседней деревне. Если мне не изменяет память, в последний год меня пару-тройку раз отпускали переночевать домой. У родителей был на острове Уайт небольшой коттедж – кстати, выбирая для нас с Линдой школу, они как раз и хотели, чтобы мы были поблизости – в отличие от Эндрю.