Ах, черт! Этот рассказ бессмертен. Он не оставит меня в покое. Как привидение покойника из оскверненной мной могилы, эта история преследует меня. Будь она проклята, проклята, проклята!
Но подождите… дайте подумать… рассказ-то этот уже написан. Зло уже на воле. Мне уже передали навечно окостеневший Виагратический факел Боба Доула для лучшего времени на телевидении. Кажется, что этот Паоло хочет дать мне еще денег за то, что я уже сделал, заплатить за страдания, уже перенесенные. Что за великолепная мысль.
Конечно, существует большая вероятность, что он просто обманщик. Но даже если это и так, то вряд ли он будет хуже Антихриста. Да, а почему бы и нет? Ведь это я бросаю кости. Как я могу проиграть?
— Pronto?
— Паоло, это Джейсон Галлавэй. Вы просили перезвонить?
— Джеиисоун, мой друг… сбасипо оувам паллыпое што ови пазванилли.
И в течение следующих трех минут, посредством акцента, смачного, как лазанья из десяти сыров, в драматическом монологе, состоящем почти полностью из звуков «ии» и «оу», Паоло излагает свой план. Его схема на самом деле выглядит великолепно.
Крупнейший издатель в Европе решил выпускать новый журнал, который, по словам Паоло, должен завоевать мир. Это не мужской и не женский журнал, это журнал для всех. Ну а в чем же формула глобального успеха? «Великолепные рассказы… множество иллюстраций». Я засомневался, но если энтузиазм этого парня мог бы служить индикатором, то, возможно, что-то грандиозное из этого могло бы выйти.
Но мне не нужно ничего грандиозного. Только не для того рассказа.
Я сказал Паоло (как я заявлял и другим людям по этому поводу), что у меня есть несколько других просто отпадных историй, никак не связанных с эректильной дисфункцией или наркотиками. Но, как и многие другие, он твердо стоял на своем: История о Стояке или ничего.
На какой-то момент я почувствовал себя побежденным. Еще один жестокий, бесчеловечный юкер[125].
Но затем, медленно, новое чувство… сила. Уверенность. Воля к достижению цели. Мощь. Я никогда не был в таком положении. Конечно, мне нужны были деньги. Но я также хотел, чтобы этот рассказ куда-нибудь исчез. Этот журнал не собирались издавать в Америке, но я не горел желанием прослыть Мальчиком со Стояком и в Европе. И тут я пустился выделывать деликатные па дипломатических переговоров.
— Десять тысяч. Американских.
С его стороны молчание на линии. Но трубку не вешает.
Пока Паоло думает над моим предложением, позвольте мне воспользоваться возможностью и обратить ваше внимание на то, что требование заплатить десять штук за короткий рассказ, который уже опубликован, от автора, о котором никто не слышал, особенно когда центральная тема рассказа — половые органы, сродни попытке получить пятьсот долларов за подержанный массажер для спины на уличной распродаже.
Но Паоло все еще не повесил трубку. Возможно, у него шок.
— Я пирисвоню овам.
Боже милостивый! У него серьезные намерения. Десять штук! Этого хватит заплатить за три месяца за квартиру в Сан-Франциско. Я смогу сказать Антихристу, чтобы он обкурился своей дурью. Черт, я смогу купить его сраный журнал и уволить его, ну а потом сказать, чтобы он обкурился, сразу после того, как он раскурит свой трех с половиной метровый бонг.
Да только Паоло не перезванивает. Проходит час, а он все не звонит. Я постоянно снимаю трубку, дабы убедиться, что телефон работает. Все в порядке. Гудок есть. Паоло не перезванивает.
Черт! И что бы мне не попросить всего пять штук?
Два часа.
Три часа.
Полночь. Звонка нет. Я поглощаю бутылку вина, несколько таблеток Амбиена[126] и целую чашку «лучшего на Ямайке»[127].
Как обычно, на следующий день около полудня меня будит кричащий звонок телефона.
— Ммм-алло?
— Чаоооооооов…
— Привет, Паоло.
— Ну, я поговорил с босом ово Флоренции, ии мыы считаим, паа нескольким причинам, чтоо ови проосиите очинь много.
— Хмм, — фыркнул я отрывисто-грубо, так, будто обиделся: что, мол, можно ожидать от сделок с европейцами. Что было вовсе не так. Я просто был в шоке оттого, что Паоло и иже с ним не только в открытую не рассмеялись над моим предложением, но приняли его серьезно. Я не привык, чтобы меня воспринимали всерьез, особенно те, кому я не должен денег. Поэтому подыграл, любопытствуя, к чему все это приведет.
— Паскольку расскас уже написан и паскольку он уже апубликован, мы тумаем, што более риалистичной суммой было бы шесть. Шесть тысяч долларов.