До свидания, Шурочка.
15 января 1944 г.
Мама! Адрес наш не изменится. Если буду жив, то по этому адресу будешь писать до начала лета. Воротничок я получил, большое спасибо.
У меня все по-старому, только чаще попадаю под обстрел. Заляжешь, заслышав вой снаряда. Разорвался, прожужжали осколки, и снова идешь как ни в чем не бывало. Это ерунда, ведь были такие времена, да скоро, вероятно, опять настанут, когда даже ложиться не придется. Каждый день на лыжах. Я хорошо тренирован (спасибо тебе!). Между прочим, до сих пор помню, как первый раз в жизни встал на лыжи в Горьком. Помнишь мой первый рейс от угла дома до сарая? Помню ваши (твои и нянины) ободряющие слова: «Толк выйдет».
Пиши побольше новостей, мне все интересно.
19 января 1944 г.
Привет с фронта! Добрый день, дорогая Шура! Сегодня свободный вечер. Могу написать письмо, а то прошлый раз едва выкроил время даже на коротенькую секретку. Последние вечера стали немного посвободнее. На-днях у нас показывали картину «Антон Иванович сердится». Ты, наверное, видела эту музыкальную кинокомедию. Мне она понравилась именно из-за музыки, так как здесь услышать хорошую музыку чрезвычайная редкость.
У нас большинство любят смотреть фильмы из военной жизни. С этой картины, весь смысл которой заключен в музыке, многие ушли, не досмотрев до конца. Но на меня она произвела очень большое впечатление. Чудесные арии из оперетт лучших композиторов, просто замечательно. Особенно здесь, где кругом война. Маленький зал «эрзац кинотеатра» кажется таким островком мирной жизни среди бурного моря войны. Сидишь и, слушая музыку, забываешь, что сейчас война и что как раз сейчас недалеко идет жаркий бой. Вздрагивание стен от разорвавшегося близко снаряда напоминает о действительности, мгновенно возвращает «с неба на землю». В перерывах между частями слышатся залпы орудий, скрип «катюш», треск пулеметов. В эту минуту совсем недалеко отсюда люди идут в бой за счастье, за эту красивую жизнь, которую видишь на экране.
Когда же и нам наконец дадут приказ выступить! Совинформбюро уже сообщило, что было в тот день. Я был довольно далеко в стороне, но в таком месте, откуда все было видно, как на ладони. С раннего утра вся окрестность засверкала вспышками орудийных выстрелов. Тысячи орудий, минометов, «катюш» обрушили свой огонь на позиции немцев. Одна за другой проносились эскадрильи бомбардировщиков. Черные точки, отделявшиеся от них, падали туда же, в гущу разрывов. Что там творилось, не трудно было себе представить. Дым заволакивал весь горизонт, и сквозь него только и были видны багровые вспышки огня. Я бывал под артподготовкой, но под такой бывать не приходилось. Даже на таком расстоянии, как был я, нельзя было разговаривать. Приходилось кричать на ухо друг другу о своем восхищении «огоньком».
Вот это центральное событие последних дней. Большие предвещает оно перемены в нашей дальнейшей жизни. У нас только и разговоров, почему же мы до сих пор не принимаем никакого участия в боях. Ленинградцы поздравляют с успешными действиями. Москва салютует, но не нам. А чем мы хуже других? Разве мы не могли бы сделать то же, что делают другие? Таково мнение всех бойцов и офицеров. Такие же и мои мысли.
Сейчас любому ясно, что конец войны близок, как никогда, — это начало конца, конца войны, конца всем несчастьям и трудностям, с ней связанным. Конечно, в газетных статьях все описывают гораздо интереснее, но и рассказ очевидца, наверно, немного заинтересует тебя. Кончаю.
До свидания, Шурочка. С горячим приветом
Коля.
21 января 1944 г.
Здравствуй, мама!
Получил от тебя открытку. Ожог у меня почти прошел, только немного поздно: хозяин гитары уехал и увез ее.
У меня перемен пока нет, но, возможно, будут в недалеком будущем. Ты видела салют в Москве? Дня за три до него я видел более величественный салют, который долго будут помнить немцы. К сожалению, я не был участником. Нас не вводили в бой, но оттуда, где я стоял, было все видно, как на блюдце. За войну я многое повидал, но такого еще не видел. Тысячи орудий, минометов, «катюш» обрушили свой огонь на немецкие позиции. А авиация бомбила без перерыва. Что там творилось, можно было легко себе представить по дыму, затянувшему все кругом, — дыму, в котором лишь и были видны багровые волны вспышек от взрывов. Все кругом гудело, гремело, стонала сама земля. Даже на таком расстоянии не было возможности разговаривать. В газетах ты прочтешь все подробнее. Я пишу о своем впечатлении. Обидно одно: что нас оставили в бездействии. Москва опять салютовала не нам. А чем мы хуже? Разве и мы не могли сделать то же, что сделали другие? Но ничего, придет и наш черед.