Вечерние огни поддерживают в нас уверенность, что русские не собираются уходить. Вице-король разбил свою палатку среди полка велитов, расположенных около берега Лучесы.
Ночь с 27-го на 28 июля. В полночь нас будит шум приближающихся шагов и крики часовых. Это император в сопровождении нескольких офицеров прибыл к вице- королю. Мы его узнали, когда он приблизился к королевской палатке, по повелительному восклицанию, которое он один мог себе позволить: «Что это? Разве здесь все спят?» Вице-король проводил Наполеона вдоль фронта цепи лицом к неприятелю. От офицеров, находившихся при этом осмотре, я узнал, что он дал распоряжения относительно сражения, которое он надеется дать сегодня. Затем мы разошлись по своим палаткам.
28 июля. Как только занявшаяся заря расчистила горизонт, мы все, точно по общему соглашению, не говоря ни слова, устремляем взгляд на расстилающуюся перед нами громадную равнину, вчера еще усеянную врагами, на которых нам так хотелось напасть. Сегодня она лежит перед нами пустынная, покинутая. Неприятель не только исчез; неизвестно даже, по какой дороге он пошел. Мюрат первый переправляется через Лучесу, за ним идет сначала итальянская армия, потом и все войско; он отправляет во всех направлениях отряды, чтобы обыскать всю местность и найти след русских, — но бесполезно! Невозможно даже получить какие-нибудь указания от жителей, так как все ушли. Мы находимся в полной неизвестности относительно того, что происходит вокруг нас. Император переправляется через Лучесу одновременно с армией, потом принимает депутацию от города Витебска. Она приносит ему ключи и умоляет о милосердии.
Мы проходим через Витебск. Он тоже оставлен жителями. Мы встречаем только нескольких грязных евреев и нескольких иезуитов. Они не могут или не хотят дать нам указаний о направлении, в каком ушла русская армия. Кстати, следует отметить, что к Витебску ведут 5 дорог: из Петербурга, из Смоленска, из Орши, из Полоцка и из Вильны. Мы пришли по Виленской дороге.
Вдруг слышится канонада: неаполитанский король в сопровождении кавалерии Нансути и Монбрена, а также батальона 2-го легкого итальянского полка настиг часть арьергарда Палена на большой дороге, ведущей в Поречье. Император спешит сюда с частью гвардии. Мы идем с самого рассвета, и теперь прибытие императора дает нам возможность сделать привал. Неаполитанский король располагается на перекрестке дорог на Сураж и на Яновичи, размещая свой авангард по обоим путям. Итальянская армия становится по обе стороны почтовой дороги за кавалерией.
По разным дорогам отправлены разведчики, и император, желая слышать их донесения, располагается в бедном деревянном доме влево от большой дороги; немного позже он велит разбить свою палатку на вершине холма, сзади центра итальянской армии; королевская гвардия образует кругом двойное каре.
В первый раз с начала похода мы получаем подобное отличие, на которое, впрочем, наша гвардия, при отсутствии императорской, имеет полное право. Очень длинный переход этого дня сделан нами быстро, в течение шести часов. Шли мы по разрытой песчаной почве, до такой степени раскаленной солнцем, что она ослепляла нас своим блеском; густые тучи пыли поднимались под нашими ногами, жара стояла страшная, термометр поднялся до 29°, наконец, был полный недостаток воды. День поэтому оказался в высшей степени тяжелым. В лагере отмечают много заболеваний лихорадкой и воспалением глаз. Правда, наш бивак представляет живописную картину. Но красивый внешний вид не возмещает всего, чего нам недостает. Нам удается, и то с трудом, добыть только немного грязной и нездоровой воды.
Покуда каждый старается, как может, поддержать огонь и отыскать себе хоть какую-нибудь пищу, мы видим, что в палатку императора входят несколько самых видных наших генералов. Мы заключаем из этого, что будет созван совет, на котором решат, что делать дальше[6].
Кавалерия и одна дивизия итальянской армии продолжают под предводительством неаполитанского короля преследовать графа Палена по дороге в Поречье.
Сураж, 29 июля. Сегодня на рассвете на нашем биваке в Агапоновщине первая бригада дивизии Пино получает приказ двинуться в направлении к Суражу. Около 6 часов утра император выходит из палатки. Королевская гвардия приветствует его обычными восклицаниями. Наполеон без шляпы, со шпагой на боку. Он садится на складной стул, который ему принесли, и обращается с расспросами к двум велитам, стоящим на часах при входе в палатку. Черты лица его выразительны, носят отпечаток силы и здоровья. Об ращаясь к офицеру тех же велитов — тому, который стоит всех ближе к нему, он спрашивает, какова действительная численность его полка; сколько людей потерял он при переходе; много ли больных. Офицер отвечает ему:
— Ваше Величество, у нас есть роты, которые от самой Италии не потеряли до сих пор ни одного человека.
Не выказывая изумления, император говорит в ответ:
— Как! Они так же сильны, как были, уходя из Милана?
— Да, Ваше Величество.
Потом, после небольшой паузы:
— Ваш полк еще не мерился силой с русскими?
— Нет, государь, но он страшно желает этого.
— Я это знаю, — прервал император. — Он покрыл себя славой в Испании, Далмации, Германии, — всюду, где только ни был. А, вот они, старые аустерлицкие усы! (этот шутливый намек относился к гренадерам гвардии). Итальянцы храбры... У них такие славные летописи!.. У вас в жилах течет кровь римлян... Вы не должны никогда этого забывать.
Слова императора всегда оставляли глубокое впечатление. Мы внимательно слушали его, как вдруг явился австрийский штаб-офицер, курьер из главной квартиры князя Шварценберга. Он передал императору конверт, затем последовал за ним в палатку. Потом среди нас говорили, что он принес известие о соединении Рейнье и Шварценберга и о скором прибытии этого австрийского генерала. Но мы так много в течение долгих лет воевали с австрийцами, что присутствие среди нас штаб-офицера этой национальности вызвало общее удивление. Его простой белый мундир составляет странный контраст с богатым платьем офицеров, окружающих императора.
Последний вскоре сел на лошадь и отправился к Витебску. Тогда королевская гвардия последовала за 13-й и 15-й дивизиями в обход Суража. Она расположилась в этом городе, где вице-король поместил свою главную квартиру
ГЛАВА VI
Снабжение провиантом
Сураж, от 30 июля до 6 августа. Город Сураж, который мы занимаем вместе с итальянской дивизией, не крепость, но на него можно смотреть как на очень сильную позицию. Он лежит при слиянии Каспли с Двиной; здесь перекрещиваются почтовые дороги: С.-Петербургская и Московская. Несмотря на то, что в Сураже постройки деревянные, он все же один из лучших пунктов, какие мы до сих пор видели, отчасти благодаря своему внешнему виду, отчасти благодаря здоровому местоположению.
Королевская гвардия может только радоваться, что стоянкой ей назначили Сураж. Население здесь многочисленно, но состоит, по обыкновению, главным образом из евреев, которым приходится за их предприимчивость прощать отталкивающий вид. Они оказывают нам кое-какие услуги; рады и этому, так велики наши нужды.
Вице-король поместился в прекрасном, выстроенном из камня господском доме над Двиной; перед домом — площадь, и на ней он, подражая примеру императора, производит смотры королевской гвардии. Вице-король убежден, что порядок — лучшее доказательство силы, и сейчас же принялся его насаждать.
Дисциплина, чистота, порядок, учения, распределение времени, правила службы, установленные в Милане, — все это применяется и в Сураже. Но самый отдых вызывает массу заболеваний, которые до тех пор, ввиду непрерывной деятельности и напряжения сил, перемогались. Еще королевская гвардия вместе с одной дивизией счастливо устроились и отдохнули от пережитых бедствий, но далеко не для всех выпало такое счастье. Многие отряды и теперь испытывают слишком тяжелые лишения; настоящего отдыха, в котором они так нуждаются, для них нет.
6
Автор записок сообщает в примечании, что за этим советом последовал обед и при виде кушаний, которые получила прислуга, он не может не высказать здесь следующих соображений: «Солдаты с изумлением и негодованием обратили внимание на изобилие кушаний и утонченных вин на столе императорской прислуги. А сами солдаты переносили в то время величайшие лишения. Эта противоположность была отвратительна и унизительна. Начальствующим следовало бы извлечь отсюда хороший урок. Когда Катон проходил через пустыни Африки, он шел пешком впереди легионов с открытой головой, под лучами солнца, питаясь, как солдаты, черным хлебом. Бонапарт на Альпах и в Египте помнил об этом примере, зная, как действует такое поведение на войско. Теперь же он, может быть, был слишком озабочен и не подумал о дурном впечатлении, какое должен был произвести на солдат вид роскошного банкета, за который садились последние из его слуг, в то время как у солдат, жертвующих для него жизнью, недоставало воды и хлеба».