- Есть вещи, до которых нужно доходить своим умом, только тогда ты сможешь осознать их в полной мере. Только если это буду твои собственные выводы и умозаключения, а не навязанные извне.
- То есть, получается, что все это время я охотился… на ангелов?!!
- Они называют себя иначе, если тебя это успокоит, - хмыкнул Повелитель.
- И как же?
- Это будет темой нашей следующей беседы. Если ты, конечно, доживешь до нее, - издевательски заявил дроу. – Я и так потратил на тебя слишком много времени.
Он щелкнул пальцами, и я почувствовал, как контакт прервался. Стремительно и неудержимо я снова проваливался сквозь пол в тягучую темную субстанцию, и никак не мог остановить свое падение. Меня вертело, крутило со страшной силой, я не успевал следить за мельканием картинок и образов, вертящихся вокруг меня как стекляшки в калейдоскопе. И в тот момент, когда подумал, что больше уже не выдержу, я очнулся на том же месте, где и был в полночь – под старой липой.
Небо уже серело, предвкушая рассвет. После нескольких попыток, я смог заставить себя подняться и собрать вещи. Колец в сумке не было, впрочем, я в этом и не сомневался. Я поклонился липе и направился прочь, прихрамывая на левую ногу – ночь на ледяной земле не прошла бесследно. Ворона по-прежнему сидела на ограде, как приклеенная. Я показал ей неприличный жест и перемахнул через ограду. Ветер гонял по пустой улице ярко-желтые листья. Вот и кончилось лето, подумал я. В этой северной стране август считается началом осени. Передергиваю плечами, потому что между лопаток сбегает вниз тоненькая и очень холодная струйка пота. И до тех пор, пока я не свернул вниз к Торговым рядам, меня не отпускало ощущение, что за мной неотрывно наблюдают….
….На этот раз я четко понимал, что сплю и вижу сон. Слишком яркие краски, какие бывают только в воспоминаниях о детстве. Слишком высокое небо, слишком зеленая трава, слишком сильные огорчения и радости. Там, где я родился, все было чересчур. Там никогда не остывала земля от подсолнуховой пыли, а напоенное стрекотом кузнечиков лето длилось, как мне казалось тогда, половину жизни. Но то лето было слишком жарким, даже для меня.
Дождя не было очень долго. Все ждали обещанной влаги, но ее все не было и не было. И вот, гуляя с Наставником в окрестностях летней резиденции, я все чаще стал ловить на себе хмурые взгляды крестьян.
- Почему они так смотрят на меня? – спросил я у Наставника. Но тот лишь отмахнулся и посоветовал не обращать внимание.
Прошло еще две недели, а тучи на небе так и не появились. Возвращаясь с озера, где Наставник пытался объяснить мне какой-то важный принцип стихосложения, а я, вместо того, чтобы учиться, пытался улизнуть от него и вволю поплескаться на мелководье, мы наткнулись на возвращавшихся с поля землепашцев. Увидев нас, они остановились и дружно уставились на меня. "Это он.... Это он.… Тот самый"- донесся до меня их шепот. Наставник прикрикнул на них, и они неохотно расступились, давая нам пройти. Но их взгляды и шепот преследовали меня почти до самого дворца. С тех пор я наотрез отказывался гулять за пределами ограды, хотя так и не понял, что им было от меня нужно. Наставник не настаивал на продолжении прогулок, но и объяснять что-либо отказывался. "Узнаешь обо всем, когда подрастешь, - сказал он мне. – И не от меня".
Томительные, наполненные зноем дни, то тянулись как смоляная липучка, то проносились стремительно, как полет ласточки. Дождь так и не пошел. В воздухе висела неоседающая пыль. Она раздражала глаза и ноздри, а ветра не было, и спасения от пыльной пелены не было тоже.
И вот, однажды они явились к королевскому дворцу. Наряженные в лучшие одежды, которые смотрелись на них как седло на корове, с хмурыми грубыми лицами и выгоревшими, от постоянного нахождения на солнце пшеничными волосами. Делегацию крестьян долго не хотели пускать, но они не стали препираться со стражей и молча, уселись в дорожную пыль у ворот. Там они провели весь день, а потом и всю ночь. По-моему они даже не шевелились. Никто не слышал от них ни звука, но на следующий день их стало втрое больше. На третий день толпа заполонила все поле перед оградой и отец сдался. Он велел допустить лишь троих делегатов, самых старых и умудренных опытом. Я видел, как они проходят по плитам внутреннего двора, спрятавшись на чердаке. Я не понимал, кто они и что им нужно, но сердце мое колотилось как у пойманного зайца. Они ушли через час, неловко ступая по натертому паркету, а еще через час мне внезапно приказали предстать перед очами Их Величеств.
Я шел, не помня себя от волнения. В последний раз меня вызывали таким образом… даже не помню когда. Я зашел в Малый Кабинет, поклонился по всем правилам этикета и замер, не смея поднять глаз. Какое-то время в комнате сохранялось молчание.