Со времени нашего возвращенія въ Мюнхенъ мы до сыта наглядѣлись на церкви и картины.
Жители Мюнхена хвалятся, будто ихъ соборъ самый безобразный въ Европѣ; и судя по его внѣшности, я склоненъ думать, что эта похвальба имѣетъ основаніе.
Что касается картинъ и статуй, то онѣ просто набили мнѣ оскомину. Величайшій художественный критикъ врядъ ли питаетъ такое отвращеніе въ картинамъ и статуямъ, какое питаю въ нимъ я въ настоящую минуту. Мы проводили цѣлые дни въ галлереяхъ. Мы критиковали каждую картину, толкуя о ея «колоритѣ», и о «формахъ», и о «мазкахъ», и «перспективѣ», и о «воздухѣ». Посторонній человѣкъ, услыхавъ нашъ разговоръ, вообразилъ бы, что мы что-нибудь смыслимъ въ живописи. Минутъ десять мы стоимъ передъ картиной, всматриваясь въ нее. Потомъ обходимъ вокругъ полотна, отыскивая надлежащее освѣщеніе. Отступаемъ, наступаемъ на ноги посѣтителямъ, стоящимъ позади насъ; находимъ наконецъ надлежащую «дистанцію», садимся, прикрываемъ глаза рукою на манеръ козырька, всматриваемся въ картину, обсуждаемъ ея достоинства и недостатки. Потомъ подходимъ въ ней вплотную и только что не обнюхиваемъ ее, разбирая детали.
Вотъ какъ мы осматривали картинныя галлереи въ началѣ нашего пребыванія въ Мюнхенѣ. Теперь мы пользуемся ими для практики въ скорой ходьбѣ.
Сегодня утромъ я прошелъ въ старомъ Пантехниконѣ сто ярдовъ въ двадцать двѣ съ половиной секунды — по моему мнѣнію, это очень недурно. Б. запоздалъ на пять восьмыхъ секунды; правда — онъ зазѣвался по дорогѣ на Рафаэля.
Пантехникономъ мы называемъ то, что Мюнхенцы величаютъ Пинакотекой. Мы никакъ не могли правильно произнести слово Пинакотека. У насъ выходило «Пиніотека», «Пинтоктека» и даже «Панна Потѣха». Однажды послѣ обѣда Б. назвалъ ее «Винтъ и аптека»; тутъ мы испугались, рѣшились окрестить ее какимъ нибудь разумнымъ, практичнымъ названіемъ, во избѣжаніе всякихъ недоразумѣній. По здравомъ обсужденіи вопроса мы остановились на словѣ «Пантехниконъ». Это почтенное старинное слово; оно начинается съ буквы «П»; его почти также трудно произнести и звучитъ оно чѣмъ-то роднымъ. Повидимому это самое подходящее названіе.
Старый Пантехниконъ посвященъ исключительно картинамъ старинныхъ мастеровъ; я ничего не скажу о нихъ, такъ какъ отнюдь не желаю противорѣчить установившемуся на этотъ счетъ мнѣнію Европы. Пусть художественныя школы сами рѣшаютъ этотъ вопросъ. Я замѣчу только, ради полноты, что нѣкоторыя картины показались мнѣ прекрасными, другія же такъ себѣ.
Больше всего поразило меня обиліе полотенъ съ изображеніями всякаго рода съѣстныхъ припасовъ. Процентовъ двадцать пять картинъ предназначались повидимому для иллюстрированныхъ каталоговъ сѣмянъ или для журналовъ по садоводству и огородничеству той эпохи.
— Что побуждало этихъ старыхъ добряковъ, — сказалъ я Б., — выбирать такіе неинтересные сюжеты? Кому захочется смотрѣть на превосходный, живой портретъ кочна капусты или мѣрки гороху, или на изображеніе, — мастерское, слова нѣтъ — блюда овощей. Взгляните на «Видъ въ мясной лавкѣ № 7063», десятисаженное полотно. Художникъ просидѣлъ надъ нимъ года два, — не меньше. На какихъ покупателей онъ разсчитывалъ? А этотъ рождественскій окорокъ — навѣрно его написалъ какой-нибудь голодный бѣднякъ, думая что если онъ нарисуетъ съѣстное, такъ оно заведется у него въ домѣ.