Я думаю, что всякій, кто долго проживетъ среди германскихъ женщинъ, полюбитъ ихъ. Въ нихъ что-то такое нѣжное, женственное, искреннее. Отъ этихъ открытыхъ, добродушныхъ лицъ распространяется какая-то атмосфера здоровья, простоты, доброты. Вглядываясь въ эти спокойно-честные глаза начинаешь мечтать о чистомъ аккуратно сложенномъ домашнемъ бѣльѣ, о подушечкахъ съ душистыми травами, объ аппетитныхъ издѣліяхъ домашней кухни; объ ослѣпительно вычищенныхъ кострюляхъ, о топотѣ маленькихъ ножекъ, о тоненькихъ голоскахъ, предлагающихъ глупенькіе вопросы; о мирныхъ бесѣдахъ въ гостиной, вечеромъ, когда дѣти улягутся спать, а взрослые собираются потолковать о важныхъ вопросахъ домашняго хозяйства и домашней политики.
Это не такого рода женщина, чтобы вскружить голову мужчинѣ, но именно такого, чтобы овладѣть его сердцемъ — полегоньку, помаленьку, незамѣтно для него самого, — но съ каждымъ годомъ окутывая его все гуще и гуще нѣжными невидимыми прицѣпками, которыя впиваются въ него все глубже и глубже, пока наконецъ лживыя видѣнія и пылкія страсти его юности не исчезнутъ и онъ превратится въ почтеннаго семьянина, въ халатѣ и туфляхъ.
Третьяго дня мы обѣдали въ «Bier Garten'ѣ». Мы думали, что будетъ очень пріятно ѣсть и пить подъ музыку, но убѣдились, что это не такъ-то просто. Для того, чтобы съ успѣхомъ обѣдать подъ музыку, требуется исключительно сильное пищевареніе, особенно въ Баваріи.
Оркестръ, играющій въ Мюнхенскомъ «Bier Garten'ѣ» не какой-нибудь плохенькій оркестришка. Мюнхенскіе военные музыканты народъ здоровый, широкоплечій и привычный къ работѣ. Они мало говорятъ и никогда несвистятъ. Они приберегаютъ легкія для своего дѣла. Они не станутъ дуть изо всей мочи, чтобы не лопнули инструменты; но будьте увѣрены, что добросовѣстный нѣмецкій музыкантъ произведетъ все то давленіе на квадратный дюймъ, какое по разсчету могутъ вынести трубы, корнетъ или тромбонъ.
Если вы находитесь не далѣе какъ за милю отъ мюнхенскаго военнаго оркестра, вы слушаете его и не можете думать ни о чемъ другомъ. Онъ приковываетъ ваше вниманіе, овладѣваетъ всѣмъ вашимъ существомъ. Ваша душа слѣдуетъ за нимъ, какъ нога танцора за плясовымъ мотивомъ. Все, что вы дѣлаете, — вы дѣлаете въ унисонъ съ оркестромъ. Въ теченіе всего обѣда мы соразмѣряли свою ѣду съ музыкой.
Мы ѣли супъ подъ звуки медленнаго вальса, такъ что каждая ложка успѣвала остыть, пока мы подносили ее во рту. Какъ только подали рыбу, оркестръ грянулъ веселую польку, такъ что мы не успѣвали выбирать костей. Намъ пришлось глотать вино подъ звуки галопа, и продолжись эта музыка еще нѣсколько времени, мы бы нализались мертвецки. Съ появленіемъ бифштекса оркестръ заигралъ отрывовъ изъ Вагнера.
Изъ современныхъ европейскихъ композиторовъ никто, насколько мнѣ извѣстно, такъ не затрудняетъ ѣду бифштекса, какъ Вагнеръ. Не понимаю, какъ мы не подавились. Пришлось оставить всякую мысль о горчицѣ. Б. попробовалъ было ѣсть свой бифштексъ съ хлѣбомъ и совершенно сбился съ тона. Я самъ, кажется, немного сфальшивилъ во время «Скачки Валкиріи». Мой бифштексъ былъ жестковатъ и я не успѣвалъ съ нимъ справляться.
Послѣ такого подвига сравнительно легко было справиться съ картофельнымъ салатомъ подъ звуки «Фауста.» Разъ или два куски картофеля останавливались у насъ въ горлѣ при очень высокихъ нотахъ, — но въ общемъ мы исполнили свою партію почти артистически.
Мы проглотили сладкую яичницу сообразно симфоніи въ G или F или можетъ быть K; не помню навѣрно буквы, но знаю, что она есть въ азбукѣ; и заключили сыромъ подъ звуки балета изъ «Carmen».
Если вамъ случится посѣтить нѣмецкую пивную или садъ — для изученія народныхъ нравовъ или чего-нибудь въ этомъ родѣ — закрывайте свою кружку, когда выпьете пиво. Если вы оставите ее открытой, это значитъ, что вы требуете еще. Въ такомъ случаѣ дѣвушка, разносящая пиво, подхватитъ ее и принесетъ вамъ обратно полную.
Б. и я едва не опились вслѣдствіе того, что не знали этого обычая. Каждый разъ осушивъ кружку, мы ставили ее на столикѣ подлѣ крышки, лежавшей тутъ же, и каждый разъ дѣвушка уносила ее и приносила намъ полную до краевъ пѣнистымъ пивомъ. Послѣ того, какъ это повторилось разъ шесть, мы рѣшились протестовать.
— Это очень любезно съ вашей стороны, милая, — сказалъ Б., — но право я думаю, что мы не можемъ больше. Я думаю, что намъ не слѣдуетъ больше пить; мы выпьемъ тѣ, которыя вы принесли, но съ тѣмъ условіемъ, чтобъ это были послѣднія.
Послѣ десяти кружекъ мы рѣшительно возмутились.
— Послушайте, развѣ вы не слышали, что я вамъ говорилъ, — сказалъ Б. строго. — Когда же это кончится? Мы наконецъ не выдержимъ. Мы не обучались въ вашей нѣмецкой шцолѣ питья. Мы иностранцы. Мы старались поддержать честь старой Англіи; но всему же бываетъ конецъ. Я не намѣренъ больше пить. Нѣтъ, нѣтъ, и не просите. Ни единаго глотца.