— Нѣтъ, я вамъ разскажу исторійку еще занятнѣе…
Признаться, мы повѣрили. Еслибъ онъ посулилъ намъ исторію скучнѣе, нелѣпѣе предыдущей, мы бы усомнились; но намъ такъ хотѣлось вѣрить, что онъ разскажетъ что нибудь позанятнѣе.
Оказалось, однако, что новая исторія только длиннѣе и запутаннѣе старой, а ни крошечки не занятнѣе. Это была исторія о человѣкѣ, который сажалъ селдерей; а потомъ оказалось, что его супруга была племянницей со стороны матери господина, который устроилъ оттоманку изъ стараго сундука.
Въ серединѣ этого разсказа другъ окинулъ вагонъ отчаяннымъ взоромъ, который говорилъ:
— Мнѣ ужасно жаль, господа; но право я не виноватъ. Вы видите, въ какомъ я положеніи. Не браните меня. Мнѣ и безъ того тяжко.
Мы отвѣчали ему сострадательными взглядами, въ которыхъ онъ могъ прочесть:
— Не безпокойтесь, милый человѣкъ. Мы видимъ, каково тебѣ приходится. Мы рады бы были помочь тебѣ.
Наше участіе нѣсколько утѣшило бѣднягу и онъ покорился своей участи.
Въ Дуврѣ Б. и я бросились со всѣхъ ногъ на пароходъ и поспѣли какъ разъ во время, чтобы занять двѣ послѣднія каюты; чему были очень рады, такъ какъ рѣшили хорошенько поужинать и завалиться спать.
— При переѣздѣ черезъ море, — говорилъ Б., — самое лучшее спать, и проснуться уже на томъ берегу.
Поужинали мы вплотную. Я объяснилъ Б. теорію балласта, развиваемую моимъ другомъ-мореплавателемъ, и онъ согласился, что идея кажется весьма разумной. А такъ-какъ цѣны на ужинъ опредѣленныя, и можно ѣсть сколько влѣзетъ, то мы рѣшили серьезно примѣнить въ дѣлу эту идею.
Послѣ ужина Б. разстался со мной, — нѣсколько внезапно, какъ мнѣ, показалось; а я выбрался на палубу. Я чувствовалъ себя не совсѣмъ-то ладно. Я не важный морякъ, что и говорить. Въ тихую погоду я могу фанфаронить, покуривать трубочку и разсуждать съ любымъ матросомъ о приключеніяхъ, будто бы испытанныхъ мною на морѣ. Но когда вѣтеръ начинаетъ «крѣпчать», какъ выражается капитанъ, я чувствую себя не въ своей тарелкѣ и стараюсь уйти подальше отъ машины съ ея вонью и отъ общества людей съ дешевыми сигарами.
Тутъ былъ какой-то господинъ, курившій замѣчательно тонкую и ароматичную сигару. Я увѣренъ, что она не доставляла ему никакого удовольствія. Совсѣмъ не похоже было, чтобъ она доставляла ему удовольствіе. Я увѣренъ, что онъ курилъ ее просто изъ желанія показать, какъ онъ хорошо себя чувствуетъ, и подразнить тѣхъ, кто чувствовалъ себя не хорошо.
Есть что-то до безобразія оскорбительное въ человѣкѣ, который чувствуетъ себя хорошо на борту корабля.
Я самъ далеко не безупреченъ, когда чувствую себя въ своей тарелкѣ. Мнѣ мало того, что я здоровъ, я хочу, чтобы всѣ видѣли, что я здоровъ. Мнѣ кажется, что я заболѣю, если всякая живая душа на кораблѣ не узнаетъ, что я здоровъ. Я не въ состояніи сидѣть спокойно и благодарить судьбу, какъ подобало бы разумному человѣку. Я похаживаю по палубѣ, съ сигарой въ зубахъ разумѣется, и поглядываю на тѣхъ, кто чувствуетъ себя плохо, съ кроткимъ, но сострадательнымъ изумленіемъ, точно недоумѣваю, что это такое и какъ они дошли до того. Это очень глупо съ моей стороны, — согласенъ; но не могу удержаться. Должно быть человѣческая природа подстрекаетъ даже лучшихъ изъ насъ къ такимъ поступкамъ.
Я не могъ уйти отъ запаха этой сигары, а если уходилъ, то попадалъ въ пространство, зараженное вонью отъ машины; и долженъ былъ возвращаться къ сигарѣ. Повидимому нейтральной полосы между этими двумя запахами не было.
Не заплати я за салонъ, я бы ушелъ на носъ. Тамъ было гораздо свѣжѣе и тамъ бы я чувствовалъ себя лучше во всѣхъ отношеніяхъ. Но взять билетъ перваго класса, и ѣхать въ третьемъ, — нѣтъ, это не разсчетъ! Приходилось сидѣть въ аристократической части корабля и чувствовать свою важность и тошноту.
Какой-то штурманъ, или боцманъ, или адмиралъ, или кто-то изъ этихъ господъ, — въ темнотѣ я не могъ разобрать, кто именно, — подошелъ ко мнѣ, когда я сидѣлъ прислонившись головой къ кожуху, и спросилъ, нравится-ли мнѣ пароходъ. Онъ прибавилъ, что пароходъ этотъ новый и въ первый разъ отправился въ плаваніе.
Я выразилъ надежду, что съ годами онъ научится ходить ровнѣе.
Морякъ отвѣчалъ: — Да, нынче онъ немножко артачится.
Мнѣ же казалось, что пароходъ вздумалъ улечься спать на правый бокъ, но не улегшись какъ слѣдуетъ, рѣшилъ перемѣнить позу и повернуться на лѣвый, находя что такъ будетъ удобнѣе. Въ ту минуту, когда морякъ подошелъ ко мнѣ, онъ попробовалъ встать вверхъ ногами, но прежде чѣмъ тотъ окончилъ свою рѣчь, отказался отъ этого намѣренія, — которое однако почти что привелъ въ исполненіе, — и задумалъ, повидимому, совсѣмъ выскочить изъ воды.