73. После чего герцог Гиеньский и прочие прибыли в отель Сен-Поль, и в тот же день, в пятницу, сместили со своего поста прево Парижа, каковой в то время был в Пикардии по делам королевства, звали же его Ле Борнь де ла Эз. На место же его назначен был один из приближенных покойного герцога Орлеанского, родом бретонец[308], по имени Таннеги дю Шатель[309]. Они же сместили со своих постов также двух эшевенов[310], и назначили на их место двух других, как то Перрена Оже, менялу, и Гильома Сираса, плотника[311], о каковых известно было, что они держат сторону носящих перевязь; в то время как купеческого прево Андрэ д’Эпернона оставили при должности, ибо он пользовался весьма доброй славой.
74. Далее[312], оба вышеназванных герцога, как то герцог Баварский и Барский назначены были капитанами, первый — Бастилии Сент-Антуан, второй же — Лувра, и еще другие назначены были капитанами Сент-Клу, Шарентонского моста[313]; все же они равно ненавидели народ[314].
75. Далее, в следующую за тем субботу, приказано было в окрестностях Парижа учинить розыск, дабы выявить не скрывается ли там кто-то из вышеназванных [вождей мятежа], но никого из них обнаружить не удалось[315]. В тот же день приказано было [глашатаям кричать], дабы у ночью у дверей ставили фонари[316].
76. Далее, в следующее за тем воскресенье, на VI день августа тысяча IIIIc XIII года приказано было на всех перекрестках Парижа объявить о заключении мира[317], а также объявить дабы никто не смел более вмешиваться в дела сеньоров, и никто не появлялся вооруженным, иначе как по приказу квартальных старост, пятидесятников или же десятников[318].
77. Далее, в следующую за тем среду, назначен был канцлером Франции сир Анри де Марль[319], в то время как мэтр Эсташ де л’Этр[320] лишился [этой должности], в каковой состоял в течение двух месяцев или около того, и получил свое назначение по желанию вышеназванных мясников, каковой должности в то время лишился мессир Арно де Корби[321], каковой ранее удерживал ее в течение более чем тридцать лет.
78. В следующую же за тем пятницу капитаном Парижа стал герцог Беррийский[322]. В тот же день вернулся прево, иными словами Ле Борнь де ла Эз[323], и был утвержден в своей должности, другого же вынудили ее оставить, безразлично к тому желал он того или нет. Таковым образом прихотливая Фортуна играла этим королевством как мячом[324], и ни благородные по крови, ни прочие не имели от того ни малейшей выгоды; великие ненавидели друг друга, средние раздавлены были налогами, а беднейшие не знали куда им деваться.
79. Далее, на XVI день августа сказанного же года, ворота Сен-Мартен[325] [и с ними также ворота Тампль] заложены были камнем, а жара стояла такая, что виноград, каковой обретался в окрестностях Парижа почти готов был к сбору.
80. Далее, на XXIII день сказанного августа месяца с виселицы снят был вышеназванный прево[326], и вместе с ним Жак де ла Ривьер, и ночью их обоих похоронили в освященной земле. Обряд же этот проведен был ночью, тайно от парижан, при свете всего лишь двух факелов[327]. Тела же отвезены на кладбище [монастыря отцов] матюренов.
81. Далее, на III неделе августа или около того, вошли в моду хуки[328], каковые носили ныне стоящие у власти, каковые хуки изукрашены были серебром, и на них серебром же были вышиты слова «правый путь», сама же ткань была фиалкового цвета[329], к концу же августа хуков этих в Париже стало несметное количество, в особенности их предпочитали надевать те, кто носил перевязь, каковые к тому времени возвращались сотнями и тысячами. Они же с этого времени пришли к власти, и в таковое положение поставили всех, бывших ранее на службе короля или доброго города Парижа, и отдавшие сказанной службе все свое достояние, что часть их таковых предпочла бежать во Фландрию, иные же в Империю, или за море, кто куда сподобился. И ежели кому удалось вырваться из Парижа, переодевшись бродягами с большой дороги, пажами, торговцами конской сбруей или каким-то иным образом, могли почитать себя счастливчиками, ибо в нынешнее время никто не осмеливался ни в чем им перечить[330].
308
Бретонцев в Париже не любили, уже потому Горожанин весьма критически относится к этому назначению.
309
Таннеги дю Шатель, убежденный арманьяк, позднее спасет жизнь дофину во время бунта 1418 года и будет одним из убийц Жана Бесстрашного на мосту в Монтеро.
310
Горожанин ошибается. Смещены были трое эшевенов — сторонников бургундской партии — Жан де Труа, Гарнье де Сент-Йон, и Робер де Беллуа (мясники), на место которых были назначены сторонники арманьякской партии. Назначение произошло 17 августа, в обычный для эшевенов срок сложения полномочий. Однако, от Горожанина не ускользает тот факт, что новое правительство спешит расставить на ключевые посты «своих» людей.
311
Гийом Сирас, дворцовый плотник герцога Беррийского и Перрен Оже, меняла, были оба сторонниками арманьяков.
312
Item — «далее» (лат.) Это слово, привычное в то время в среде клириков и судейских, как отмечает Колетта Бон, появляется в Дневнике в записях за 1413 год, и далее начинает появляться достаточно систематично, при начале новой записи.
313
Бастилия, Лувр, Сен-Клу и Шарентонский мост — ключевые места для обороны Парижа против нападения извне.
314
С точки зрения Горожанина все арманьяки равно проникнуты ненавистью к парижанам. (Стоит заметить, что в парижской копии Дневника, по-видимому ошибка переписчика — вместо haineux «ненавистники» «anciens» — «бывшие».
315
По мнению Колетты Бон, розыск этот велся чисто формально, т. к. у беглецов было достаточно времени, чтобы оказаться вне досягаемости.
316
Ставить у дверей фонари, чтобы никто не смог прокрасться по улицам незамеченным, принято было во времена бунтов и социальных потрясений. Одновременно к дверям ставились ведра с водой, чтобы немедленно погасить возможный пожар.
317
Мирное соглашение было подписано 8 августа 1413 года. Согласно этому документу, запрещалось набирать вооруженные отряды частным образом, однако, парижское ополчение сохранялось.
318
В целях обороны Париж разделялся на 24 квартала, каждый во главе со своим старостой, в обязанности которого входило содержать в хорошем состоянии часть стены и рва, опоясывавших его квартал, а также выставлять заранее оговоренное число военнообязанных для несения часовой службы или обороны города. В подчинении у квартального старосты находились пятидесятники, им же были подчинены десятники.
319
Анри де Марль был назначен на роль главы судебной власти во Франции 8 августа 1413 года и занимал этот пост в течение пяти следующих лет. Придерживался политики нейтралитета.
320
Эсташ де л’Этр стал канцлером во время восстания, после его подавления бежал в Бургундию.
321
Горожанин ошибается, Арно де Корби исполнял эту должность в течение 25 лет, с 1388 до 1413 года.
322
Прежний капитан Парижа, Элион де Жаквиль, активный участник мятежа, сумел бежать в Бургундию.
323
Робер де ла Эз по прозвищу Ле Борнь, то есть «одноглазый», отсутствовал в Париже во время восстания, и после приезда был вторично утвержден в своей должности. Таким образом Горожанин ошибается, де ла Эз никогда не терял своего поста.
324
В подлиннике «ouvrait a la volee» «била наотмашь». Колетта Бон указывает на связь этого выражения со старинной игрой в мяч, называемой «пом» — предшественницей современного тенниса. Перевод выполнен в соответствии с этим толкованием.
325
Ворота Сен-Мартен и ворота Тампль были частью т.н. «новой стены», располагавшейся на левом берегу Сены, для защиты университетского квартала.
327
Церемония была проведена тайно, т. к. обратное могло вызвать бунт в Париже, по-прежнему настроенном пробургундски. Дез Эссар оставался для многих предателем. Еще не укрепившиеся у власти арманьяки не желали рисковать.
328
Хук — часть мужского средневекового костюма, короткая накидка. Представляла собой прямоугольный кусок материи с отверстием для головы, равно спереди и сзади доходившая до середины бедра.
329
По замечанию Колетты Бон, арманьякские хуки носились вместе с белой перевязью или пришитым на них белым крестом, порой также украшались жемчугом. Они появились в Париже после того, как 31 августа руководители партии въехали в город. «Многочисленность», о которой сетует Горожанин объясняется тем, что любой мало-мальски осторожный житель города, не желая навлечь на себя беды отныне должен был хотя бы внешне казаться сторонником арманьякской партии.
330
«Им», т.е. по-видимому, арманьякским принцам. В римском манускрипте «никто же не смел высказаться в их защиту».