же минуту дали мне знать, что один из разъездов моих, ходивший из Савы к
Горкам, вступил беспрепятственно в сие местечко, что вместо депо встретил
там отряд графа Ожаровского и что, по известиям от жителей, неприятель
пошел к Копысу. Немедля мы пустились, чрез Горяны и Бабиники, к сему же
городу.
На походе узнал я, что депо прибыло в Копыс и заняло его, со всею воинской
предосторожностию, половинным числом пеших кавалеристов, дабы назавтра
прикрыть ими переправу тягостей, защищаемых другою половиною сей сволочи.
Обстоятельство это понудило меня остановиться скрытно в шести верстах от
Копыса при селе Сметанке, с намерением не прежде предпринять нападение, как
по переправе половины депо чрез реку, и тогда разбить поодиночке: одну
часть на сей, а другую - на той стороне Днепра. Река сия не была еще
схвачена льдом, одни края оной были легко замерзшими.
Девятого, поутру, мы помчались к Копысу. Почти половина депо была уже на
противоположном берегу; другая половина, оставшаяся на сей стороне,
намеревалась вначале защищаться против вскакавших в главную улицу гусаров
моих и донского полка Попова 13-го; но коль скоро Чеченский с Бугским своим
полком пробрался вдоль берега и явился в тылу оной, среди города, у
переправы, - тогда все стало бросать оружие, отрезывать пристяжки у
повозочных лошадей и переправляться где попало вплавь на противоположный
берег. Мгновенно река покрылась плывущими и утопающими людьми и лошадьми.
Берега оной и сама она завалилась фурами, каретами и колясками. В улицах
началась погоня и резня беспощадная, а с противного берега открылся по нас
сильный ружейный огонь. Желая дать время рассыпанным по городу казакам моим
окончательно очистить улицы от неприятеля, я остановился с резервом на
площади у самого берега и велел привести ко мне мэра (городничего),
определенного в город сей французами. По дошедшим ко мне слухам, он
притеснял и даже убивал пленных наших в угождение полякам. Привели пред
меня какого-то рябого и среднего роста человека. Он на чистом русском языке
просил у меня позволения объясниться, в одно время как жена его с
престарелой матерью своей бросились к ногам моим и просили ему помилования.
Пули осыпали нас. Я им сказал, что тут не их место, и просил удалиться, дав
честное слово, что господин Попов (так звали сего мнимого мэра) нимало не
пострадает, если он невиновен, и отдал его под стражу до окончания дела.
Вскоре наездники мои очистили от неприятеля улицы. Я собрал полки и,
невзирая на стрельбу, производимую с противного берега, пустился двумя
толпами вплавь чрез Днепр, оплывая, так сказать, справа и слева линию
стрелков, защищавших переправу. Еще мы не коснулись до берега, как большая
часть сих стрелков пришла в смятение, стала бросать оружие и кричать, что
они сдаются. Мы переправились. Я отрядил сотню казаков для забрания
сдавшихся в плен, скрывавшихся в Александрии[50] и бежавших в разброде чрез
столбовую Белорусскую дорогу. Вся партия пустилась за остатками депо,
направление которого показывали нам брошенные фуры, повозки и отставшие
пехотинцы от главной массы, состоявшей уже не более как в двести пятьдесят
рядовых и офицеров, ибо все разбрелось по лесам, погибло в реке, поколото
казаками и захвачено ими в плен. Сих последних было шестьсот рядовых и,
помнится, около десяти офицеров.
Оконча преследование в нескольких верстах от берега, я послал поручика
Макарова со ста казаками по дороге к Толочину, а подполковника Храповицкого
со ста пятьюдесятью казаками в Шклов. Сам же с остальною частью партии
воротился в Копыс, где удостоверился, что господин Попов не только не
исполнял должности мэра, но даже скрывался с семьею своею в лесах во время
властвования в сем краю неприятеля. Видя невинность сего чиновника, я
поручил ему временное управление городом и велел открыть магистрат
по-прежнему. Истинного же мэра отыскал и отослал в главную квартиру с
описанием его неистовств с русскими пленными и лихоимства с жителями.
Не прошло двух часов, как прибыл в Копыс Шамшева казачий полк с ста
пятьюдесятью Мариупольского полка гусарами, под командою подполковника
Павла Ржевского. Сей офицер известил меня, что граф Ожаровский, не застав
неприятеля в Горках и видя невозможность догнать его целым отрядом, отрядил
часть оного к Копысу, а сам обратился к Шклову, занимаемому, по слухам,
дошедшим до графа, сильным неприятельским отрядом. Хотя я верно знал, что в
Шклове было не более шестидесяти человек неприятеля, при всем том не мог я
чрез Ржевского не пожелать графу Ожаровскому победы и славы тем
чистосердечнее, что сражение с шестьюдесятью человеками исполняло если не
все, то по крайней мере первую часть моего желания. Обеты мои остались
втуне, но когда 10-го числа отряд генерала сего готовился уже
переправляться чрез Днепр для атаки на Шклов, Храповицкий явился к нему из
сего местечка и объявил, что он накануне еще занял оное своими казаками без
сопротивления.
Спустя несколько часов после прибытия Ржевского в Копыс, прибыл туда же и
Сеславин. Он немедленно переправился чрез Днепр и, простояв в Александрии
до 11-го числа, выступил оттуда чрез Староселье, Круглое и Кручу вслед за
французскою армиею.
В ожидании отряда, посланного с поручиком Макаровым к Толочину, я принужден
был пробыть в Копысе день более, нежели Сеславин. Тут меня оставили мичман
Храповицкий, титулярный советник Татаринов, землемер Макаревич и Федор,
приставший ко мне из Царева-Займища. Отдав долг свой отечеству, они
возвратились на родину с торжествующей совестию после священного дела!
Исключая Храповицкого, два последние были бедные дворяне, а Федор -
крестьянин; но сколь возвышаются они пред потомками тех древних бояр,
которые, прорыскав два месяца по московскому бульвару с гремучими шпорами и
с густыми усами, ускакали из Москвы в отдаленные губернии, и там, - пока
достойные и незабвенные соотчичи их подставляли грудь на штык врагов
родины, - они прыскались духами и плясали на могиле отечества! Некоторые из
этих бесславных беглецов до сих пор воспоминают об этой ужасной эпохе, как
о счастливейшем времени их жизни! И как быть иначе? Как действительному
статскому советнику забыть генеральские эполеты, а регистратору - усы и
шпоры?
Двенадцатого я получил повеление оставить прикомандированный ко мне 11-й
егерский полк на переправе при Копысе. Хотя по сей только бумаге узнал я,
что, вследствие просьбы моей, полк сей был ко мне назначен, - при всем том
я с сожалением переслал оному данное мне повеление. Мы подходили к лесистым
берегам Березины; пехота была необходима, а пехоту у меня отнимали; что
было делать? Я прибегнул к прибывшему в город генералу Милорадовичу,
который на время одолжил меня двумя орудиями конной артиллерии и тем
несколько исправил мое положение.
С вышесказанной бумагой я получил другую следующего содержания: "Полагая
генерал-адъютанта Ожаровского весьма слабым, чтобы одному предпринять
поиски на Могилев без генерал-лейтенанта Шепелева, имеете, ваше
высокоблагородие, немедленно присодиниться к нему и состоять в команде его
до овладения Могилевом. По овладении же, отделясь от него, идти