Теперь я задумал сочинить эпос об Одиссее. Назову его «Одиссея».
— «Одиссею» напишу я и назову ее «Пенелопея».
— Можно кое-что сказать тебе?
— Говори.
— Неант, сын Питтака, похитил из храма Аполлона на Митилене лиру Орфея. И пошел с нею в горы укрощать диких зверей: волков, шакалов и змей. А змеи, шакалы и волки его съели. Не инструмент создает Искусство, а человек.
Очищение
Как мне надоело ждать Одиссея, так и женихам надоело ждать меня! Меня! Так только говорится! Царство! И они все сильнее принуждают меня принять решение: или выйти замуж, или…
Дернуло же меня попросить Посейдона (тогда!) прибрать одного и прислать мне пятьдесят! Ведь я пошутила. И вот теперь бог Бури прислал мне точно пятьдесят — бурю в мой дом. А недавно явился ко мне и расселся на двух стульях сразу, заняв почетное место на пиршествах, первосвященник. Он говорит, что у нас — у пастыря телесного (у меня!) и у пастыря духовного (у него!) — будет наилучшее потомство.
Телемах растет, я старею скорее, чем хотелось бы. Мне тридцать два; нет, тридцать! Как я ненавижу подсчеты!
Я не могу опереться ни на Телемаха, ни на армию! Ах, если бы пришло какое-нибудь иноземное войско! Только где его искать!
Я могла бы с помощью нескольких верных пособников отравить всех женихов. Но тогда я наверняка лишилась бы трона. Можно спокойно убить пять тысяч человек из народа! Но пятьдесят архонтов? У нас вспыхнула бы народная революция!
Я решила немного оттянуть развязку и послала к ним Гомера, чтобы он спел им и постарался их убедить, что Одиссей вскоре вернется, как вернулись Менелай и Нестор!
Если они так же трусливы, как и глупы, то, может, сами уйдут из дворца. Гомер поведал им, что видел Одиссея своими глазами на острове Тринакрия, еще более молодого и красивого, чем прежде, но только мраморного. И мрамор заговорил с ним и сказал ему: «Бог Гелиос наказал меня за то, что мои товарищи зарезали его священных быков и съели их. Но через полгода срок наказания истекает. И тогда…» Дальше он не расслышал, так как в тот момент ударила молния…
— Ты видел его своими глазами? — строго спросили его женихи.
— Да! Вот этими глазами!
— Выколите их ему! — приказали они своим молодчикам. И те моментально выполнили приказ — это им раз плюнуть.
Ужас! Несчастный кричал, и как отличался этот голос от голоса, каким он пел!
Женихи же, столпившись вокруг него, хохотали:
— Теперь будешь видеть лучше…
Я очень расстроилась. Не потому, что погиб поэт. Таких найдешь сколько хочешь. А потому, что не удался мой замысел. И мне дали понять, что словами на них не подействуешь и что они решили пойти на крайности — убить даже самого Одиссея, если тот вернется!
Разгневанная и решительная, я спустилась в зал.
— Слушайте меня, вы, лучшие и прославленные повелители Итаки и других островов. Надо кончать. Я возьму в мужья одного из вас, кто бы он ни был. Но остальные пусть покинут мой дом и дадут мне слово, что помогут тому из них, кому выпадет удача, и мне навести в государстве порядок. Нам надо всем вместе противостоять нашему общему врагу — народу. Выбирать я не стану. Вы сами решите, кто лучший из вас.
— Нет, ты сама выберешь, — ответил мне Эвримах.
— Не могу, пока вы находитесь у меня в доме. Если я буду выбирать по жребию, вы опять передеретесь. Отправляйтесь сначала в свои владения, а я через пару дней пошлю за тем, кого сочту достойным супругом для себя!
— Шутишь? Выгонишь нас вон, а потом запрешь дверь? Не пойдет.
— Тогда состязайтесь между собою. Устройте гонки на колесницах, и, кто придет первым, за того я и выйду.
— Я не могу состязаться, — пробормотал первосвященник. — Я слишком толст.
— Хочешь выгнать нас другим способом? Ведь не можем же мы состязаться здесь, во дворце! Для этого нам нужно выйти в поле. Не пойдет.
— Тогда я вызываю вас драться со мною на мечах, как мужчина…
— Что ты сказала? Драться с тобою? С женщиной?
— Я сильнее вас. Кое-кто может это подтвердить! — При этих словах Антиной покраснел.
— Первый же, кто померяется с тобой силой, победит. Таким образом, вопрос стоит по-прежнему: ты сама должна выбрать…
— Я не умею обращаться с оружием, — снова пробормотал первосвященник. — Я человек божий!
А Эвримах:
— Пока мы говорим с тобой по-хорошему. Нам все равно, кто станет твоим мужем, потому что мы не собираемся отсюда уходить. Мы договорились не ссориться из-за женщины. Один из нас будет твоим мужем, а все мы — царями. Вместо того чтобы правил один, будут править пятьдесят. Мы поделим и власть и острова. Решай!