«Я позвонил ей вчера и пригласил на свидание. С учетом интересов, предложил пойти на выставку. Точнее, на выставки — в центре города расположены три галереи. А так как я вообще не был в курсе местных новостей об искусстве, то просто надеялся, что в трех местах что-то должно ей понравиться.
Мы обошли все три галереи. Они были небольшими, но мы потратили полдня. Ходили, смотрели. Я осматривал картины быстро. Она гораздо дольше задерживала взгляд. Иногда казалось, что ей хочется прикоснуться к полотнам и ватманам. Но этого делать было нельзя. Тем более что за нами следили глаза видеокамер, а в одной из галерей полная женщина с серым пучком на голове и в сером же вязаном платке.
Она была молчалива. А мне казалось, что перекрыли источник с целительной влагой. Я ждал ее непредвзятого мнения, надеялся, что она поделится со мной своими эстетическими изысканиями. Но дождался лишь нескольких фраз.
После долгого хождения вдоль стен и коридоров галерей, мы отправились в ближайшее кафе, откуда ее выдернул звонок. И она улетела, моя пташка».
Значит, вот так он запомнил их поход на выставку? А ей казалось, что они достаточно много разговаривали. Но может быть, что для женщины — разговор, для мужчины — пара фраз?
А звонок ее действительно выдернул. Они с Кирой договорились, что та позвонит через час после начала свидания, чтобы была уважительная причина для бегства. Вдруг парень ей не понравится? А если и понравится, подогреть интерес было бы не лишним. И о сексе на первом свидании вообще не могло быть и речи.
Уловка со звонком позволяла исчезнуть до его приглашения к себе домой, якобы на кофе. И вообще позволяла взять время на обдумывание.
«Мне хотелось поговорить с ней, попасть в волну непринужденной беседы, и для следующего свидания я выбрал прогулку по городу. Несмотря на то, что на улице было прохладно, она поддержала эту идею. Оделась тепло, обмоталась шарфом в полоску. Мы бродили по улицам города, исходили его, наверное, весь. Останавливались в скверах и парках, и пили чай с шиповником из термоса. А в качестве перекуса были пирожки, купленные в большом количестве про запас.
И мы много говорили.
О мире внутри нас и о нас в этом мире.
О роли денег, и о важности принципов. Она назвала меня циником, который измеряет окружающий мир универсальным эквивалентом. Я доказывал ей, что всё на свете продается и покупается, и у каждого предмета, и даже у каждого человека есть своя цена. Главное предложить. И тогда узнаешь истинное положение вещей. На что она язвительно отметила, что даже всемирные эквиваленты ненадежны и продаются так же легко на валютных биржах. А значит, по-настоящему единого мерила нет. И на самом деле, всё относительно. И цена каждого предмета и даже человека зависит от эмоциональной привязанности к нему потенциального покупателя.
— Если взять картину маслом метр на метр и акварель формата А4, а потом попробовать продать на аукционе, то легко может случиться так, что масло уйдет за считанные рубли, а акварель может быть куплена за тысячи долларов. Понимаешь? Нет? — Она раскраснелась и дышала порывисто, пар свивался в колечки вокруг ее узкого лица, а потом истончался на воздухе. — Но смотри, если маслом будет нарисована непонятная мазня, а акварелью — история или место, вызывающее чувства… Это ведь может быть надежда на светлое будущее… Или ностальгия, или тихая радость за спокойное настоящее.
— А почему не буйная радость? Или там, злость, ненависть?
— Акварельки чаще всего рисуют нежными, воздушными… Это их свойство, сильная сторона, если хочешь. Если нужно изобразить прозрачность, используют акварель. Конечно, в каждом правиле существуют исключения, но только у акварели тысяча степеней прозрачности, в отличие от масляного мазка. Даже гуашь обычно ложится плотным слоем, хотя и ее, конечно можно разбавить. Но только зачем? Каждому настроению своя текстура, свои краски и даже инструменты свои.
— Но есть же картины, нарисованные маслом, и при этом эффект прозрачности передан так точно! Например, долины Тосканы. Или, я видел натюрморт с вазой. В круглой вазе стоял огромный букет, но взгляд всё время тянулся к боку вазы из прозрачного стекла. Нарисована картина была так, что с расстояния казалось, будто это фото.
— Это ты уже отклонился в тему приемов и техник в живописи. А я хочу лишь донести до тебя, что ценность картины для каждого человека будет разной в зависимости от эмоций. Если коротко, то здесь как с любимыми вещами и людьми. Любимое — всегда бесценно. А то, что нравится, может нравиться чуть больше или меньше. Ты ценишь в живописи сходство с фотографией. А для кого-то важнее чувства, которые испытывал художник во время написания картины, его мысли, его настроения и то, как они повлияли на каждый кусочек полотна. Проще говоря, если с вещью связана какая-то история, то ценность ее больше для того человека, кто знает эту историю. Ну а несведущий больше заплатит за масляную мазню метр на метр — она ж больше. А вдруг это шедевр? Или может быть мазки напомнят ему свою собственную историю, из детства…
— Из детства? — Повторил я эхом.
— Ага, — она лукаво улыбнулась. — Вспомнит он родительскую хрущевку, и как рисовал в ней на обоях импортными восковыми мелками вот таким же цветовым сочетанием. И о том, что ему тогда уши надрали. Но это неважно, это ведь детство было — счастливая свободная пора…
— Расскажи о своем детстве, — спросил я, и она рассказывала не общими фразами, а историями.
Мы еще о многом говорили. О ее отношениях с родителями и о моих родителях. О ее подругах и друзьях. Про них она тоже рассказывала истории забавные и ностальгические.
Мы говорили о любимой музыке. Оказалось, что у нас совершенно разные вкусы, но некоторые группы и композиции мы любим одинаково. Ее плей-лист даже поинтереснее будет, потому что в нем и джаз, и ретро, и современные исполнители.
Ее хобби исчисляются сотнями. Она не боится пробовать многое. А родители только рады такому всестороннему развитию своей чудо-дочери.
И я рад».
Что-то не сходилось. Прогулку эту она хорошо помнила. Пирожки и термос. Только шарфа в полоску у нее никогда не было — предпочитала однотонные. И тему денег он поднимал, и стоимость картин обсуждали, и музыку, и дружбу. Но не истории это были. Она как раз-таки говорила о себе общими словами и фразами. Как это делают люди, которые хотят познакомиться поближе, рассказать о себе побольше.
И не было у нее сотни хобби. Разве что макраме и бисероплетение в детстве. Танцевальная секция ей не понравилась, и родители забрали ее после двух занятий. Художественный вкус она развивала самостоятельно — смотрела по телевизору передачи об искусстве, иногда выбиралась на выставки с подругами.
И множества подруг у нее не было, а друзей — тем более. Сосед Тёмка не считается, а с одноклассниками и однокурсниками она общалась не так близко, чтобы это можно было назвать дружбой.
Странные записи. Вроде бы о ней, и в то же время на художественный вымысел смахивают.
И вдруг в голову пришла догадка: а что если весь его дневник — вымысел? Ладно, не весь, но, что если какие-то его записи на самом деле отражают действительность несколько… приукрашенно?
Но для чего?..
Может быть, он собирается книгу писать? А что, это идея — издать к старости мемуары о молодости в ретро-стиле. Тяга к прошлому периодически в моду возвращается. И потомкам, возможно, будут интересны его похождения. Этакая история героя нашего времени на новый лад.
А если подумать он и есть — герой нашего времени. Карьерист, пикапер, нагулялся, остепенился.
Нагулялся ли?
Под ложечкой засосало. «Ой, хватит себя накручивать, Динка!» Всё, что нужно было сделать — дочитать последнюю тетрадь, причем успеть сделать это до приезда мужа из аэропорта.
Глава 2
«С ней не хочется просиживать ценные минуты в кафе, идти в шумный клуб или, прости хоспади, в кино. Она рвется куда-то без остановки, и я едва догоняю ее в порывах увидеть новое, познать скрытое, объять необъятное. Я иду с ней рядом и смотрю на дома, деревья, на людей и не узнаю — настолько всё теперь приобрело какой-то другой смысл, более яркий окрас.