Так я и делал, но с некоторыми дополнениями, например, предложил ей рассказать всем, будто это она меня бросила. Дело ведь только в ее эго. Честно, вряд ли Лиза на самом деле любит меня, скорее ей нравилась моя собачья преданность.
Но нет. Она была не согласна!
А я не мог сказать ей, что дело в Диане. Голос Ивана пульсировал в голове: «Никогда не называйте истинной причины расставания! Особенно, если эта причина женского пола».
В какой-то момент она легла на диван и начала плакать в подушки. «И не вздумайте подходить к ней, если она заплачет и уляжется на диван или кровать! Это будет большой ошибкой». Но я уже сел рядом и гладил ее по голове и по спине. А она вдруг повернулась и впилась в меня мокрыми губами.
Никогда не забуду, как с усилием отрывал от себя ее тонкие руки. И ее заплаканное лицо с распухшим носом и губами. Иван был прав, следовало уйти сразу же, как только она упала в подушки. Но я промедлил и, закрыв за собой входную дверь, услышал, как в нее влетело и разбилось что-то стеклянное.
Вопреки кошмару, это не Лиза украла мое сердце.
Это я выдрал ее сердце прямо из груди».
«Нет, я догадывался, что просто не будет, но что дойдет до такого…
Ближе к вечеру мне позвонила Белла и уставшим голосом попросила приехать к Лизе домой. Я попытался отговориться множеством работы, но она сказала, что речь идет о жизни и смерти.
Я скрепя сердце быстро раздал указания и отправился в дом на сопке. У подъезда стояло две незнакомые машины, бордовый джип, видимо, родителей Лизы и машина скорой помощи с бирюзовыми логотипами частной клиники «Здравица». Я влетел на второй этаж, дверь мне открыли сразу.
Ее мать выглядела спокойной, только подол серого платья изредка сминала рукой. Отец и фельдшер скорой помощи о чем-то тихо переговаривались в кухонной зоне. Белла предложила присесть на диван в гостиной, закинула светлый локон на плечо и начала рассказывать:
— Мы позвонили вам, потому что вы были особенно близки с нашей дочерью в последнее время.
— А что с ней?
Белла глубоко вздохнула:
— Вот это мы и хотим выяснить. Знаем только, что она в своей комнате. Уже долго. Возможно, несколько дней. — В уголке глаза влажно блеснуло. — Лиза два дня не брала трубку. А когда мы приехали, не открывала. Пришлось взламывать входную дверь. И тут же менять замки. Но ее мы так и не увидели. Она закрылась в своей комнате. Как давно, мы не знаем. Ее слышно иногда. Но взламывать двери еще и туда мы не стали. Неловко. Поймите правильно, мы же не знаем, в каком она там состоянии… и посторонние люди… Может быть, вы сможете с ней поговорить. Возможно, ей нужна помощь врача. Мы вызвали знакомого фельдшера.
Выслушивая ее лепет, я раздражался. Решали бы свои семейные проблемы самостоятельно… Да что с ними, вообще, такое! Дочь днями не открывает дверь, а они деликатничают, замок ломать видите ли неловко. Я подскочил и в два шага очутился у закрытой комнаты Лизы.
— Лиза, это я, открой, пожалуйста. Надо поговорить!
— Уходи — глухим голосом ответила затворница, но я отлично расслышал ее из-за тонкой двери.
— Лиза, тут твои родители. Мы все беспокоимся. Открой, пожалуйста.
— Уходите. Я всё решила. — Сквозняк по ногам, возникший вдруг, стал последним доводом.
Я мгновенно повернулся боком и обрушился всем своим весом на дверь. Хлипкая, она со второго раза просто упала внутрь комнатки, а перед моими глазами открылась картина, достойная музыкального клипа на душевыщивывающую композицию.
В лучах закатного солнца, овеваемая сквозным апрельским ветром, на подоконнике в длинной белой сорочке стояла Лиза. Обе оконные створки по законам жанра были открыты настежь, а ветер полоскал газовые занавески, мешая их со складками лизиного одеяния. Лиза стояла спиной ко мне, а потом обернулась и прошила циничным взглядом сухих глаз.
За моей спиной послышались голоса. Тревожные ее родителей и профессиональный фельдшера. Лицо потенциальной жертвы суицида стало жалобным, губы задрожали, а по щекам полились крупные с горошину слезы.
— Я так любила тебя… А ты меня… бросаешь…
Этот спектакль нужно было кончать как можно скорее. Но позади меня ахала Белла, Александр Петрович зло ругался на тему «предупреждал ее не связываться с этим сукиным сыном», а фельдшер только сказал Лизе:
— Вы тут постойте еще немного, а мы отойдем поговорить, ладно? — И схватив меня под локоть рукой-клешней, потащил подальше от двери. — Хотя, можете, в общем-то, и слезть, — опомнившись, крикнул врач. — Апрель всё-таки, еще простудитесь.
Мне же он прошипел в лицо следующее:
— Что хочешь ей говори, а с окна пусть слезет. Там склон сто-метровый, если неудачно вывалится и укатится, костей не соберем.
Я помнил, что за окном ее спальни и ванной начинался склон, но мне казалось, что до него от дома метров пять не меньше, под окнами спокойно проезжали машины. Но Лизу действительно надо было с окна снимать. Жаль было смотреть, как убивается Белла Романовна, веря в намерения дочери.
Я вернулся к двери и зашел в комнату. Сначала Лиза дернулась было наружу, а потом вздрогнула от нового порыва холодного ветра. И я заметил, что губы у нее посинели, а сама она мелко дрожит. Наверное, и сама уже хотела, чтобы ее поскорее сняли с подоконника.
— Милая, иди ко мне, — сказал я как можно более ласково.
Хотя так и подмывало столкнуть ее с подоконника. Пусть даже в доме и высокие потолки — со второго этажа улетела б недалеко. Зато были бы квиты. Мои потрепанные нервы — ее синяки и ободранные колени. Я злился!
И, тем не менее, притушил в глазах свою ярость. А она доверчиво подалась вперед, позволила подхватить на руки и уложить на диван под два пледа.
Пока ее мать на кухне разливала по кружкам какао и коньяк желающим, я сидел на краю дивана и старался не смотреть на Лизу. Чтобы ненароком не придушить счастливо спасенную. Ну и чтобы не разговаривать с ее отцом, который сейчас вместе фельдшером осматривал двери и прочие разрушения в комнате. А еще, не стесняясь, вслух винил в произошедшем меня.
Наконец, я понял, что больше всего сейчас хочу выйти из этого помещения. И больше никогда не встречаться с этими людьми. Но в гостиную вошла Белла с подносом, и Лиза картинно схватив меня за руку, заглянула в мои глаза и надтреснутым голосом буквально выдохнула:
— Не уходи… Алекс, пожалуйста, побудь еще со мной…
Мама Лизы со значением посмотрела на меня и громко, так чтобы муж услышал, сказала:
— Ну что ж, кажется, нам пора. Саша, ты скоро?
Я понял, что если прямо сейчас не испарюсь отсюда, они вежливо попрощаются и оставят меня разгребать всё это… гхм… Даже сейчас мне хочется материться! А тогда тем более. В общем, я не хотел оставаться один на один с эмоциональными проблемами их дочери, которые она сама себе придумала и преувеличила в своем молодом и всё еще склонном к максимализму мозгу.
— Нет, уйти должен я. Тем более что мы с Лизой расстались. И я не вижу смысла тянуть кота за хвост. Это было бы лицемерно и не правильно.
— Алексей, а вы точно уже все решили? — В голосе Беллы было столько надежды.
— А я говорил тебе! — Александр Петрович сейчас обращался в Лизе.
Лиза же отвернулась к спинке дивана. Фельдшер начал суетиться, доставать из саквояжа тонометр, фонендоскоп и даже какие-то ампулы со шприцами на журнальный столик выложил.
— Пшел вон отсюда, щ-щенок. — Это уже было мне.
Именитый художник манеры, видимо, берег исключительно для заказчиков.
— Всего хорошего. — Ответил я.
Кроме папашки-грубияна и дочери-истерички в комнате еще были Белла и врач скорой помощи, а они ответной грубости не заслужили.
На улице я полной грудью вдохнул свежий воздух…
Наконец-то я был свободен!»
«Как я ошибался! Она, как кошка. Большая хищная кошка. Играла всё это время со мной, как с грызуном. Сначала позволила отбежать на расстояние. И даже позволила считать себя свободным. А потом нанесла сокрушительный удар и буквально раздавила своей когтистой лапой.