Беру поднос с едой и иду прямо к ее столу. Вот они, бывшие победители, Делли, Гейл - все здесь, все на ее стороне. Знают ли они, что она из себя представляет? Сидит рядом с Гейлом и даже глаз не поднимает на меня. Неужели совесть зашевелилась, Китнисс? Зачем она притворялась, будто запуталась, зачем постоянно выбирала между нами? Было бы куда легче с самого начала знать, что ничего невозможно. Но нет, ей нравилось дразнить меня, заигрывать с нами поочередно. Двуличная стерва.
- А вы как – уже официальная пара? Или они все талдычат про несчастных влюбленных?
- Все талдычат, - отвечает Джоанна.
Злость закипает с новой силой, я близок к очередному приступу. Последней каплей становится упрек Делли, и я погружаюсь в пучину своей ярости. В этой бездне со мной разговаривают окровавленные безгласые, переродки откусывают мне руки и ноги, там Китнисс снова и снова превращается в зверя и охотится за мной, там она раз за разом отвергает мою любовь. А я кричу, пока не чувствую боль в горле. Когда я просыпаюсь, боль остается. Похоже, я и вправду кричал.
Пару недель я спокойно тренируюсь, изредка вижу Китнисс на другой стороне поля. Мне вспоминается детство, школа, моя любовь. С последней стычки я сижу за столом только с новобранцами. Тело ноет от нагрузок. За время, проведенное в палате, я изрядно потерял форму. Да еще ушибы и синяки зажили не до конца. Я много думаю о прошлом. И кажется, принимаю его.
Однажды меня с тренировок вызывают к Койн. Ничего себе, меня направляют с отрядом в Капитолий. Что ж, я не против. Тем более, Койн, кажется, не потерпит отказа. Похоже, для нас с Китнисс наступают новые Голодные Игры. Только теперь у меня нет никаких иллюзий на ее счет. Единственное, что я хочу – это вновь стать собой. Или умереть. Без разницы.
Снова думаю о Китнисс. С тех пор, как она нашла меня у ручья, я стал для нее вечной проблемой. Из-за меня ей пришлось притворяться. Наверное, она тоже ненавидит меня. А между тем, я стал лучше понимать свои воспоминания: все-таки Капитолий не настолько искусен, чтобы полностью изменить мою память. Я чувствую в голове какие-то инородные, неестественные вкрапления. Они заметны, я научился вычленять их, но от них тяжело избавиться, как от старой привычки.
Когда я попал в отряд, Китнисс места себе не находила, но потом стала мягче. Впервые за все эти месяцы я почувствовал ее участие. Это было так непривычно. И еще стало больно: я ведь видел, что после всего, что между нами было, она бросила меня. Оставила наедине со своей проблемой, отгородилась, как от прокаженного. Все эти месяцы она избегала меня, а за те пару встреч показала больше презрения, чем сочувствия. И только сейчас потянулась ко мне. Резко, беспричинно. Наверняка по наводке Хеймитча. Как всегда.
Я думаю, стал бы я так же вести себя с ней, будь она на моем месте? Неужели я бы также избегал ее? Хотя я все же понимаю Китнисс: что можно сделать для парня, который пытается тебя задушить при каждом удобном случае? Нет, нет, все правильно. Тогда было не время, это бы только усложнило все. И моя злость…
Постепенно я начинаю доверять своему отделению. В конце концов, мне больше ничего не остается. Пусть уж субъективная картина событий, чем полное ее отсутствие. Разбираюсь с собственными накрепко втиснутыми в мозг мыслями. Убить Китнисс, 12-й разрушен. Финник рассказывает про Игры, Гейл – про наш дистрикт. Труднее всего с Китнисс. Вроде бы я помню многое по записям, но опять же ускользают детали. Она мало-помалу начинает мне помогать, и я уже не ощущаю прежней злости к ней. Мы как будто сближаемся. Так не хватает человеческого тепла. Как же я одинок сейчас! Чем больше я осознаю реальность, тем больнее и тоскливее. Все чаще я вспоминаю родителей, братьев, знакомых из 12-го. Всех тех людей, которых я теперь уже никогда не увижу. Хочется взвыть от внутренней пустоты. Хорошо, что на утро думать становится некогда. Мы движемся вперед.
Капитолий с его ловушками производит на меня пугающее впечатление. Снова в голове возникают сцены пыток, жестокости, смерти. Боюсь, как бы обстановка ни спровоцировала приступ. Еще эти безгласые с камерой…
И все-таки это происходит. Взрыв, и я вновь не управляю собой. Это ужасно, видеть, как твои руки убивают кого-то, но ты не в силах контролировать себя. Меня запирают в шкафу, я бьюсь, пока снова не ухожу в небытие. Когда я очнулся, мысль только одна - умереть. Но мне отказывают. Неужели они не понимают, насколько я опасен? Зачем Койн это сделала? И вправду, зачем? Неужели она надеется, что я убью Китнисс? Роли меняются. Настоящий переродок здесь только я. Вновь передо мной извечная задача – защищать Китнисс. Только на этот раз все сложнее: ведь бороться предстоит с самим собой.
Мы лежим внизу, под Капитолием. Китнисс дежурит. Я будто возвращаюсь на первые Игры. Темнота. Она дает мне банку с едой. Мы разговариваем как прежде. А потом она гладит меня по волосам, и на мгновение мне кажется, что вовсе не было Капитолия с его пытками, не было промывки мозгов. Первые опасения уходят. Я принимаю ее ласку. Мне тепло и хорошо от ее руки.
- Такие уж мы с тобой, вечно защищаем друг друга, - говорит она. «Всегда», - проносится у меня в голове. Тяжесть от потерь, преследовавшая меня последнее время, уходит. Я вновь чувствую кого-то дорогого рядом. Я по-прежнему люблю тебя, Китнисс.
Китнисс Китнисс Китнисс Китнисс… - шепчут сами собой губы. Внутри опять страх, ощущение угрозы. Руки содрогаются, но наручники тут же возвращают в реальность. Защищать ее, защищать до конца.
- Беги, Китнисс!
Начинается смертельная гонка. Они умирают, люди, которых я только-только начал узнавать. От осознания всего ужаса происходящего и чувства погони я снова теряю контроль. Наручники уже не спасают. Во тьме моей реальности появляется знакомое лицо: Китнисс.
- Пит! – раздается где-то по ту сторону. – Пит!
Она борется за меня. Борется, хотя я уже похоронил себя. У меня нет шансов, но она снова опровергает это. Ее губы грубо впиваются в мои, лишая меня дыхания. Мне казалось, я уже проиграл, но этот поцелуй что-то сделал. Будто вернул мне тысячу прежних, вкус которых я давно забыл. А вместе с ними волю к жизни, надежду.
Ее руки сжимают мои крепче наручников.
- Не дай им разлучить нас, - твердо говорит она. И побеждает. Также, как тогда на крыше рога изобилия. Я начинаю бороться ради нее. Теперь, пробираясь сквозь дебри своих воспоминаний, я с надеждой смотрю вперед.
В подвале Тигрис она обрабатывает мне руки. И снова дежавю. Первые Игры, пещера, наши поцелуи, лекарство. Привычка смотреть в прошлое, копаться в мусорке собственной памяти. Это весьма изматывающее занятие. Я устал. Может, пора жить настоящим, не оглядываясь? Падаю в сон. Просыпаюсь от боли в руках. Все затекло.
Не могу заснуть. В голове слишком много мыслей, слишком много вариантов развития событий. Я пытаюсь просчитать все, чтобы помочь ей, защитить ее. Так было всегда: Китнисс спасает Панем, а я спасаю Китнисс. Я вспоминаю наши ночи бок о бок без прежней ненависти. Я жалею ее, такую сильную и слабую одновременно. Она столько пережила за эти два года. Ни я ни она никогда не будем прежними. Мы повзрослели одномоментно, окончательно и бесповоротно. Я вспоминаю себя до Игр и не могу понять, как так резко стал тем, кем являюсь сейчас. Помню, как работал в пекарне, витая в своих мыслях о светлом будущем, в котором видел себя художником, как мечтал встречаться с Китнисс, как украдкой следил за ней, когда она приходила в лавку. Мне частенько доставалось от матери из-за своей мечтательности, она говорила мне, что пора взрослеть, пора понимать, что мы живем в ужасном мире, где нет места мечтам. А я все равно в душе радовался, что живу благополучнее многих, и голод, нищета где-то далеко и не очень то касаются меня. А потом в 11 лет я увидел Китнисс, привалившуюся к яблоне у нашего дома. Истощенную, промокшую от дождя, погибающую девочку. Я помог ей. И в тот день мой мир омрачился, и никогда уже его краски не были так светлы.