Вся моя жизнь превратилась в один бесконечный фарс. Но как ни парадоксально, я стал совершенно спокоен. Внутренние терзания, чувство вины и т.п. с момента помолвки больше меня не трогали. Думаю, я почти свыкся со своей ролью. Ведь жизнь продолжается, президент Сноу доволен нами. Нас рано или поздно оставят в покое. Быть может, мы с Китнисс даже сможем когда-нибудь зажить как настоящая семья, и она все-таки впустит меня в свое сердце… Хотя… На что я надеюсь? Зная характер Китнисс, я скорее поверю, что она будет ненавидеть меня с каждым днем все больше и больше из-за того, что я навязан ей Капитолием в мужья.
И еще какое-то непонятное слабое беспокойство жило внутри меня. Во всем происходящем мне виделся какой-то подвох. Во мне вызывало сомнение то, что жестокое и ненасытное до удовольствий Капитолийское общество так легко отпустило нас с Китнисс из своих когтей. Все шло слишком гладко. И еще поведение Китнисс на приеме было каким-то странным. Не может быть, чтобы она так радовалась нашей помолвке. Или я сам все выдумал? И все хорошо? Капитолий вдоволь наигрался нами?
Аккуратно поднимаюсь с кровати, чтобы пройтись по вагону. Все равно набежавшие мысли не дадут мне заснуть. Я вдруг с нежностью вспомнил ту маленькую девочку, в которую влюбился без оглядки. Это заставило меня улыбнуться. Но улыбка быстро сбежала с лица: столько всего произошло с тех пор.
Побродив туда-сюда еще час, я вернулся в наш вагон. Ее губы едва заметно двигались, а левая рука вцепилась в подушку в том месте, где лежала моя голова. Словно она во сне чувствует, что кого-то не хватает. Мне даже приятно. Осторожно убираю милый кулачок и кладу голову на его место. Тогда он разжимается, и ее ладонь по привычке обнимает меня.
Я как никогда ценю родные места дистрикта 12. После победы моя голова была слишком забита другими мыслями. А теперь я к тому же и попутешествовал по другим дистриктам и имел возможность сравнить.
Первые дни по приезде прошли спокойно, хотя то самое беспокойство, зародившееся в поезде, не оставляло меня и теперь. Я будто бы ждал развязки сам не зная чего. Да и Китнисс была взвинчена, особенно после приема в доме мэра.
Но пока что стояло затишье, и я пользовался им, чтобы вернуться к повседневным делам, встречам с семьей, занятиям живописью, пекарне. В Капитолии я видел самые разнообразные печенья, пирожные и другие сладкие угощения, выпеченные и украшенные столь искусно, что их было жалко есть. И мне хотелось сделать что-то подобное, а может и лучше. Хотя куда мне до капитолийцев – этих виртуозов в вопросах еды, одного из центральных удовольствий.
Вся эта милая сердцу иллюзия обычной жизни разбилась в один из дней, когда я шел обедать в дом моей семьи. Я встретил Китнисс недалеко от площади. Была в лесу. Сегодня выходной. Наверняка Гейл был с ней там. Ревность не спит, и кажется моя невеста это чувствует. Китнисс одним предложением как ударом гонга запустила новый раунд непрекращающихся для нас обоих Голодных игр: «Пит, ты бы согласился бежать со мной из дистрикта?» Вот и развязка. Я был готов и к такому повороту событий, хотя, конечно, он был мне совсем не по душе. В ночь, когда мы возвращались на поезде домой, я проанализировал в голове все возможные варианты событий. И побег как способ избежать кары Сноу приходил и мне в голову. Конечно, я не могу остаться в дистрикте. Вряд ли меня убьют, но изощренное воображение капитолийцев придумает нечто страшнее смерти это точно. Так что сбежать в лес – это хоть небольшой, но шанс. Быть может даже удастся создать движение сопротивления. Наивно, конечно, было такое думать. Для начала просто выжить бы зимой в лесу. И семьи оставлять нельзя. Это все так сложно, но разве есть другой выход? Нужен Хеймитч. Только он знает нашу ситуацию также хорошо, а может быть и лучше нас двоих. Но Китнисс я говорю только:
- Еще бы. Да, разумеется, Китнисс. Я готов.
- Правда? – она приятно удивлена. Почему она так обрадовалась? Неужели Гейл отказался? В лесу явно что-то произошло. И если он отказался, она сама никуда не побежит. Я почти что расстроен. К чему тогда весь этот разговор? Но моя возлюбленная дает мне понять, что она совершенно серьезно настроена, и хотя я все меньше верю ей, рвать отношения с Китнисс мне совсем не хочется. Тем более в ком еще она найдет поддержку, как не во мне. Ведь я видел положение в Панеме. К тому же она ведь знает, как я ее люблю, и пойду с ней хоть в самые смертельно опасные леса, чтобы защищать до конца.
Но разве судьба может послать мне столь легкое испытание? Меня ждет кое-что посложнее: спасти своего соперника. Гейла секут на площади плетьми. Только бы Китнисс этого не увидела! Я сам все сделаю, только бы она не видела! Нет! Черт, теперь спасать обоих…
Конечно, все обошлось. Конечно, Гейл жив. Конечно, она любит его. Ей ничего не нужно говорить, я и сам все вижу. Последние надежды на ее расположение растворились в воздухе. И вот я опять в купе поезда, везущего меня с Голодных игр, и на душе скребут злые кошки. Ладно бы просто знать, что она его любит, но видеть своими глазами, как держит его за руку, как нежно говорит с ним, наконец, как целует его – это уж чересчур. Я подавлен как никогда. Еле-еле волочу ноги в сторону дома и падаю в сон.
От следующего дня не жду ничего хорошего, также как и от всех остальных, что будут впереди. На пороге ее дома встречаю маму Китнисс, она просит приглядеть за Гейлом. Еще чего! Но как тут откажешь… Тем более что уж говорить, в таких случаях не приходится думать о раненых чувствах. Передо мной открывается картина, которая с новой силой заставляет меня страдать: Китнисс дремлет рядом с лежащим на столе Гейлом и крепко сжимает его руку. У кого-то эта картина может вызвать умиление, но меня она жалит похлеще осы-убийцы. Тут моя хорошая память только усугубляет положение.
Отправляю Китнисс отсыпаться, а сам погружаюсь в мрачное царство своих невеселых мыслей. Я вспомнил, как ее рука сжимала мою, когда мы спали рядом. И сквозь завесу моей любви я стал видеть кое-что: как объяснить наш совместный сон, если она все это время любила Гейла? Она просто использовала меня, как послушную собачку. Так ли это? Может, это ревность говорит во мне? Я не могу думать, что Китнисс может быть такой расчетливой и равнодушной ко мне. Ведь я столько раз наблюдал обратное, особенно на арене.
Я стал привыкать к тому, что положение в дистрикте все больше ухудшалось. И так как сделать было ничего нельзя, эта тема меньше всего занимала меня. В общем, все время, что я провел на этой кухне, я провел в сомнениях насчет Китнисс. Хорошо, что Гейл крепко спал.
Меньше всего мне хотелось теперь видеть Китнисс, даже говорить с ней, пока я сам не разберусь, что же я все-таки о ней думаю. Ближе к вечеру ухожу к себе. На улице жуткая пурга, но в свой одинокий пустеющий дом совсем не хочется. Вся надежда на Хеймитча, но он пьян, так что придется все-таки идти восвояси. Не успеваю закрыть дверь, как раздается телефонный звонок. Китнисс?? Просьба о встрече? Неужели она начала доверять мне? Этот звонок придает мне сил и выводит из оцепенения последних дней.
Мы все ждем приговора Капитолия. Что-то грядет… В один из дней она пропадает. Я начинаю думать о побеге. Последние дни Китнисс твердила о восстании. Стараюсь не думать о худшем. Но получается слабо. И когда она возвращается, облегченно перевожу дыхание. Из меня с новой силой льется долго сдерживаемая нежность. Мы проводим много времени вместе в течение этой передышки. Моя любовь становится спокойнее и серьезнее. Я ухаживаю за Китнисс, как когда-то она на Играх ухаживала за мной. И когда она просит: «Останься со мной», я шепчу:
- Всегда.
А затем происходит то, чего все мы ждали: час расплаты. Я бесконечно восхищаюсь умением Капитолия столь изощренно играть чужими чувствами. Я даже посмеялся бы над его шуткой, если бы мне так сильно не хотелось плакать. Китнисс в свадебном платье, а затем в списке Квартальной бойни – более яркий контраст даже для моих живописных экспериментов – недостижимый идеал. Первая мысль, пронзившая мой мозг – это как все перенесет Китнисс? Вторая – что я могу сделать? Третья – где мое пальто? Нужно успеть поговорить с Хеймитчем до нее. А вдруг она что-то сделает с собой? Да нет, это уж слишком. Хеймитч ждал меня.