Хотя он знал, что открыл неизвестную землю, которая станет его могилой, он тем не менее не желал еще более лишать мужества других, сообщая им об этом раньше времени; было видно, что теперь его волнует только благополучие команды и не заботит собственная жизнь. Он ничего не желал более, чем нашего отплытия с этой земли и, от всего сердца, собственного полного избавления от страданий. Возможно, он не нашел бы лучшего места, чтобы подготовить себя к вечности, чем это смертное ложе под открытым небом.
Мы похоронили его тело на следующий день рядом с нашим пристанищем по обряду, принятому нашей церковью. Там он и лежит между своим адъютантом, комиссаром и гренадерами[229]. При отплытии мы поставили деревянный крест[230], чтобы отметить его могилу, который, по обычаю русских в Сибири, в то же время является знаком новой земли, ставшей владением Российской империи.
ГЛАВА 9
ДОЛГАЯ ЗИМА
После смерти капитана-командора мы, благодарение Богу, настолько преуспели, что вся команда смогла найти убежище от нападок зимы в пяти подземных жилищах. Все они стояли бок о бок на месте, первоначально выбранном нами для жилья, и назывались следующим образом: казарма, юрта лейтенанта, жилище мое, Алексея Иванова и юрта Луки Алексеева[231]. Перед каждым жилищем стояло несколько бочек, в них, по отсутствию амбара, мы могли сохранять наши мясные припасы от песцов, а также козлы, на которых мы развешивали одежду, выстиранное белье и все что угодно.
Теперь, когда смерть отступила, люди понемногу начали восстанавливать силы, и в день Святого Рождества многие опять были здоровы, в основном благодаря превосходной воде, мясу различных морских животных и отдыху; единственным нашим стремлением было продержаться зиму и набраться сил, чтобы весной еще усерднее приняться за труды, способствующие нашему возвращению. Для достижения этой цели следовало решить три основных задачи, первой из них, по причине недостатка провизии, была добыча морских животных, чтобы мы могли кормиться их мясом. Хлеб же, напротив, служил только лакомством.
С половины ноября до начала мая каждый получал в месяц по 30 фунтов муки и несколько фунтов ячневой крупы, но последней хватило всего на два месяца. В мае и июне каждый получал всего по 20 фунтов муки. В июле и августе кончились даже эти припасы, и нам пришлось довольствоваться одним мясом, потому что, с всеобщего согласия, мы отложили 25 пудов муки на дорогу до Камчатки. Тем не менее благодаря нашей экономии и бережливости получилось так, что с начала и до конца мы ни дня не оставались вовсе без хлеба и каждая юрта смогла заготовить на дорогу столько сухарей, что половину их мы привезли с собой в порт, а из 25 пудов муки по дороге израсходовали только 5 пудов.
Беда была с мукой. Слежавшись за два или три года в кожаных мешках, она совершенно промокла, когда судно выбросило на мель. Лежа долгое время в соленой воде, она стала отдавать самыми разными материалами, имевшимися на корабле, — порохом и всякой дрянью, и ее приходилось употреблять без особых анатомических теорий. Сначала, пока мы к ней не привыкли, у нас так пучило животы, что они гремели, как барабаны. Поскольку у нас не было печи, мы не могли и не хотели выпекать хлеб из-за лишних хлопот. Вместо этого каждый день жарили свежие сибирские калачи, или пирожки, в тюленьем или китовом жире, а впоследствии в жире манати. За едой они выдавались каждому по счету. Лишь по истечении двенадцати месяцев мы вновь поели хлеба, когда незадолго до отплытия построили две печи для заготовки пищи на дорогу.
Я и другие, сами обеспечивавшие себя провиантом, передавали его в общий котел и после этого получали ту же долю, что и остальные.
Что касается нашей основной пищи, а именно мяса морских животных, то ее мы добывали достаточно, хотя и не без чрезвычайных усилий и труда, которых могли бы избежать, если бы среди нас был хоть какой-нибудь порядок и мы не жили бы в statu naturali[232] из-за зависти и подозрительности, настораживая животных постоянной охотой днем и ночью и с самого начала вытесняя их из ближайших окрестностей. При охоте на этих животных каждый старался обмануть других и любым способом получить преимущества перед ними, особенно по мере того, как приближалась весна и крепла надежда на то, что удастся доставить шкуры на Камчатку с большой выгодой.
Более того, когда болезнь начала отступать, разразилось новое и худшее поветрие. Я имею в виду разнузданные карточные игры; целыми днями и ночами в жилищах ничего не происходило, кроме игры, сначала на деньги, которые невысоко теперь ценились, а когда они были проиграны, морским выдрам пришлось пожертвовать своими драгоценными шкурами. Утром на перекличке не было никаких иных разговоров, кроме того, что „такой-то выиграл сотню рублей или более”, а „такой-то столько-то проиграл”. Каждый, кто полностью разорился, пытался поправить свои дела за счет бедных морских выдр, которых бесцельно и бездумно убивали за одни их шкуры, выбрасывая мясо. Когда и этого стало недостаточно, некоторые стали красть и крали шкуры у других, благодаря чему во всех жилищах распространились ненависть, ссоры и стычки.
229
В других списках труда Стеллера — „двумя гренадерами” (ПЭ, с. 104). Найденные и исследованные экспедицией 1991 г. захоронения членов экипажа „Св. Петра” были персонифицированы следующим образом (с юга на север): комиссар И. Лагунов, подшкипер Н. Хотяинцов, штурман А. Хессельберг, капитан-командор Беринг, морской гренадер И. Третьяков, морской солдат Ф. Панов. Здесь Стеллер не упоминает А. Хессельберга, умершего прежде Беринга.
230
К середине XIX в. крест уже не существовал. Все более поздние кресты ставились в совершенно другом месте, приблизительно в 200 м южнее (КЛЭБ, с. 24 — 31).
231
Квартирмейстер