Они стоят в воде вертикально, как человек, и подпрыгивают в волнах, прикрыв передней лапой глаза и поглядывая на вас так, словно им мешает солнце. Они ложатся на спину и трут передними лапами нос, бросают своих детенышей в воду и снова ловят их. Когда на морскую выдру нападают и она не видит пути к спасению, она фыркает и шипит, как разъяренная кошка. Когда на нее обрушивают удар, она готовится к смерти так: ложится на бок, подтягивает задние лапы и закрывает глаза передними; мертвая, она лежит, как человек, потому что скрещивает передние лапы на груди.
Ее пища состоит из морских крабов, раковин, мелкой рыбы и водорослей, а также мяса[245].
Если бы мы не избегали малейших расходов, я без колебаний вывез бы несколько таких животных в Россию и выдрессировал их, не сомневаюсь, что они размножились бы в пруду или реке, потому что они не очень привязаны к морской воде, и я видел, как они по нескольку дней оставались и играли в озерах и реках[246].
Более того, это животное заслуживает с нашей стороны величайшего уважения, потому что более шести месяцев служило нам почти единственной пищей и в то же время лекарством для больных.
Желающий получить более подробные сведения об этом животном сможет найти их в моем труде „De Bestiis marinis”[247].
Второе наше основное занятие состояло в добывании дерева. Оно считалось одной из труднейших и важнейших наших задач, поскольку, кроме низкого ивового кустарника, на всем острове не найти было ни деревца, а прибойный лес, нечасто выбрасываемый морем, лежал под снегом от аршина до сажени глубиной. Все, что можно было найти вокруг нас, было без промедления собрано в начале строительства и на топливо. Уже в декабре мы носили дерево за четыре версты, в январе и феврале — за шесть — десять верст, в марте — за пятнадцать — шестнадцать верст.
Но в апреле, когда снег осел и открылся берег, мы внезапно избавились от этих трудов, не только потому, что нашли достаточно дерева поблизости, но также и потому, что начали разбирать пакетбот и получили столько щепок, непригодных для нового судна, сколько было нужно для обогрева наших юрт и приготовления пищи; это принесло нам заметное облегчение. И морских животных, и лес мы носили домой на спине с помощью деревянной поперечины, закрепленной на груди веревками. Самая малая наша нагрузка составляла 60, чаще 70 — 80 фунтов, помимо топоров, котлов, сапожного и портновского инструмента, который нам повсюду приходилось носить с собой на случай, если порвутся и прохудятся наша одежда и обувь.
С собой мы взяли только летнюю одежду и обувь на три месяца, но поскольку мы ежедневно сильно рвали их в тяжелых трудах, даже праздничную одежду, плащи и мундиры, пришлось превратить в рабочую, чемоданы — в башмаки, а кожаные мешки для провианта — в подметки. Коль скоро никто не желал работать за деньги, каждому приходилось быть, насколько он это умел, сапожником, портным, перчаточником, мясником, плотником, поваром и слугой. Некоторые через непродолжительное время развили такие способности, что в будущем спокойно могли бы зарабатывать себе на хлеб этими ремеслами.
Третьей задачей было ведение хозяйства, которое состояло в постоянном приготовлении пищи, чтобы она имелась в любое время, когда бы голодные работники ни вернулись домой. В нашей юрте мы установили следующий порядок, который затем был принят и сохранен как твердое правило всеми остальными: поскольку нас было пятеро немцев, трое простого звания, сыновей камчатских казаков, а также двое слуг капитана-командора (о которых, согласно его завещанию, я должен был печься), то есть всего десять человек, один из нас и один из простых (или, по нашему усмотрению, по двое каждого звания) постоянно ходили на промысел, в то время как остальные отправлялись за деревом. Один немец и один русский были поварами, в каковой работе мы, немцы, обладали тем преимуществом, что не разводили огня, не ходили по воду и даже не открывали или закрывали дымоход[248]. Остальные также мыли и убирали после еды кухонные и столовые принадлежности, в качестве которых получили от нас котлы, блюда, тарелки, ложки, скатерти и прочее, но мы носили звание „шеф- поваров”, а они — „помощников”. Они также должны были нам повиноваться во всем остальном и находиться в нашем распоряжении, чтобы все делалось должным образом, поэтому каждый день все знали свою работу и обязанности без напоминаний. Такой порядок делал всякую работу терпимой, поддерживал среди нас довольство и благожелательность, а пища и питье всегда были в изобилии и лучше приготовлены, чем во всех других жилищах. Но всякий раз, когда мы о чем- нибудь совещались, каждому позволено было высказать свое мнение, и принимался самый дельный совет, от кого бы он ни исходил.
245
Рацион каланов составляют рыба, морские ежи, двустворчатые и головоногие моллюски; водоросли калан поедает не специально, а вместе с морскими ежами, внутренности которых заполнены кашицей из водорослей — основной пищи морского ежа (
246
Стеллер ошибается. Предпринятые в XX в. попытки искусственного содержания калана не увенчались успехом, поскольку он чрезвычайно подвержен инфекциям и простудным заболеваниям, связанным с нарушением терморегуляции организма в чуждой среде, и не переносит даже перевозки в клетках на сравнительно небольшое расстояние
248
Судя по данным археологических раскопок Командорского лагеря, простое отверстие в парусиновой кровле жилища над очагом.