Другие строили склад для материалов, которые мы оставляли. Третьи занимались строительством печи и приготовлением сухарей на дорогу[287]. Некоторые готовили бочки (которые быстро нужно было сделать для плавания) с железными обручами и веревками, потому что эта работа осталась ранее не сделанной в Охотске. Некоторые разведывали дно моря[288]. Никто не хотел сидеть сложа руки и не сидел по мере того, как все ближе и зримее для каждого становилась надежда на отплытие с этого острова на родину. Хотя надежда добыть еще шкуры выдр вызывала у некоторых желание провести здесь еще одну зиму[289], они наконец от стыда отказались от этой мысли.
8 августа все было готово к отплытию. Днем мы все помолились Богу, прося его об успешном спуске судна на воду (оно было посвящено Святому Апостолу Петру и названо его именем), и, завершив молитву, с Богом начали спуск.
Но, к нашему полному ужасу, случилось так, что судно осталось неподвижным и своим весом давило на помост, который, очевидно, был построен слишком низким. Тем не менее мы работали изо всех сил и, используя домкраты, подняли его так высоко, что ошибку можно было исправить с помощью нескольких толстых досок, подсунутых с боков между судном и помостом, после чего оно было благополучно спущено. Но к этому времени высокий прилив кончился, и завершение спуска пришлось отложить на следующий день, когда с приливом судно успешно спустили в море.
После этого мы трудились день и ночь. 11 августа на место установили мачту и закрепили вантами. Затем погрузили воду, провиант и багаж каждого.
Предварительно каждому пришлось заявить письменно о том, какой вес он хочет взять с собой[290]. Все, что превышало разрешенный вес, оставили.
Во время погрузки судна плотники продолжали строить небольшую шлюпку, которую можно было бы разместить на палубе и использовать при крайней необходимости.
Провиант нашего судна состоял из 25 пудов ржаной муки, пяти бочек засоленного мяса манати, двух пудов гороха и бочки соленой говядины, которая уцелела даже при нашей скудости на возвратном пути из Америки. Кроме того, каждому выдали по четыре фунта масла. Многие, кто был экономен, сберегли из своего бедного провианта столько, что при отплытии смогли испечь полпуда сухарей и взять их с собой. Те же, кто прежде жил слишком хорошо, сушили мясо манати.
13 августа мы со смятением в душе в последний раз покинули свои жилища и взошли на борт судна. Оно должно было либо донести нас до границ Азии и нашей любимой отчизны, либо, после стольких трудов, надежд и тоски, вынести по воле Всевышнего приговор нашему жалкому паломничеству. Когда мы все поднялись на судно, то впервые поняли, как заполнено его пространство и каким трудным поэтому будет плавание. Мы лежали друг на друге и ползали друг по другу. Свободнее всех было лейтенанту, мастеру Хитрову, мне и сыну лейтенанта в узкой каюте. Остальные 42 человека лежали в трюме, столь заполненном бочками с водой, провиантом и багажом, что им едва удавалось разместиться между ними и палубой. На три человека постоянно приходилось два места, поэтому вся команда была поделена на три вахты. Но так как пространство было все же переполнено, мы начали выбрасывать в море подушки, постели и одежду, которые взяли с собой с берега.
Новое судно имело 36 футов по килю и 42 фута от носа до кормы.
Тем временем мы видели, как песцы на берегу обследуют наши жилища с величайшим ликованием и занимают их, словно свои; казалось, они были изумлены, что никто их не прогоняет, как обычно. Кроме того, они за один налет нашли множество остатков жира и мяса, которые мы им оставили от всего сердца для развлечения.
Утром 14 августа мы особой молитвой просили Бога о помощи и поддержке нашего успешного плавания. Потом мы подняли якорь. Поскольку западный ветер помогал нам миновать юго-восточную оконечность острова, мы решили — хотя устье реки Камчатки и было вдвое ближе и наше судно едва ли могло выдержать осенний шторм — идти прямо в Авачинскую бухту. Мы плыли при слабом ветре и к полудню были уже в проливе между островом Беринга и островом, лежащим параллельно ему в пяти милях восточнее[291], а к вечеру достигли юго-восточной оконечности нашего острова[292].
287
Остатки склада были обнаружены в 1944 г. экспедицией, организованной на о. Беринга Военным советом Тихоокеанского флота; многочисленные находки (ядра, гранаты, части такелажа, свинцовый лот, стеклянные бутыли и др.) ныне находятся в Военно-историческом музее Тихоокеанского флота в г. Владивостоке; печь, по всей вероятности, именно та, где приготовлялись сухари, обнаружена экспедицией 1979 г. в жилище № 4.
288
Очевидно, Стеллер имеет в виду промеры глубин и поиски якорей пакетбота, оставшихся на дне бухты Командор. Согласно судовому журналу, последним занимались боцманмат А. Иванов 1 июля и подштурман X. Юшин 24 июля 1742 г. Во время этих поисков был найден один лишь шестипудовый дрег (РГАДА, ф. 21, оп. I, доп. № 9, л. 100).
289
После разборки пакетбота, когда у зимовщиков появились в достаточном количестве строительные материалы, жилища Командорского лагеря приобрели более цивилизованный вид (КЛЭБ, с. 56) и вполне позволяли провести на острове еще одну зиму. Впоследствии, в 1743 и 1745 гг., на остров Беринга ради промысла возвращался единственный член экипажа „Св. Петра” — Петр Верхотуров (см. прим. 197).
290
Учетом и, вероятно, взвешиванием личного багажа участников экспедиции занимался гардемарин И. Синт, представивший 24 июля 1742 г. „Реэстр сколко у кого при каманде имеетца всего весом собственнаго багажу и прави- анта”, всего на 176 пудов 20 фунтов (РГАДА, ф. 21, оп. 1, доп. № 9, л. 100 — 100 об.). Согласно „Реэстру” у Вакселя было 20 пудов багажа, у Хитрово — 12 пудов, у Стеллера — 10 пудов, у А. Иванова — 7 пудов, у Роселиуса — 6 пудов, у Плениснера, Синта, Овцына и матроса В. Перфисова — по 5 пудов, у остальных — от 3 пудов 20 фунтов до 1 пуда 20 фунтов.
291
Остров Медный; на самом деле ширина пролива между островами составляет 26,5 морской мили, т. е. 6,6 немецкой мили.