— Какие миленькие! Это мои?
— Нет, мои. И мех еще совсем мягкий. — Мама печально коснулась ботиночек.
— Ой, открытки! Наверное, с Первой мировой, — сказал Дэниел, осторожно рассматривая кипу открыток с вышивкой. — Невероятно. Это же живая история.
Мама показала мне письмо, которое писала Санта-Клаусу, когда ей было лет шесть.
— Красными чернилами? Буквы такие неровные. А это что за фигурка в углу? Похоже на зомби.
— Это не зомби! — возмутилась мама. — Это Барби. Я целыми днями мечтала об этой кукле. Казалось, если мне ее подарят, я стану самым счастливым человеком на свете. Конечно, в те времена у нее еще не гнулись ручки и ножки, не было длинных-предлинных волос. Сейчас все просто с ума посходили — можно купить пентхаус для Барби, трейлер для Барби, салон красоты для Барби, ночные клубы для Барби… Только от нее самой уже почти ничего не осталось. Помню, я делала ей домик из обувных коробок и оклеивала его обоями. Да-да, Шарлотта, не смейся. А Кена можно было купить только в Штатах, почему-то к нам его не привозили, поэтому мне пришлось обходиться Экшн Мэном, которого я купила на распродаже.
Иногда его широко расставленные мускулистые руки были очень кстати. — Мама задумчиво разгладила письмо. — Да, жаль, что я не сохранила ту куклу, она была бы сейчас очень ценной. Не то что те блондинки в розовых юбках, с которыми ты играла, когда была маленькой. У моей Барби были черные волосы. И челка. И модное платье, а-ля Мэри Квант[39]. Не очень-то красивое, прямо скажем, но вполне могло бы стать фамильной ценностью.
— Здорово, — восхитилась я, потом засмеялась. — Мамочка, ну не надо так расстраиваться.
— Только представьте! Эти открытки были свидетелями страшного кровопролития, — вмешался Дэниел. — А вот здесь какой-то отпечаток пальца. Наверное, палец был в крови. Ух ты! Вот бы отнести их в школу и показать всем. Миссис Карлайл они бы наверняка понравились. — Он перевернул одну из открыток и стал читать.
— Не надо. — Мама осторожно отняла у него открытку. — Прости. Сначала я сама хочу прочитать, что на них написано. Может, это личное. Дело в том, что дедушка нашей бабушки погиб на этой войне.
Свет в комнате мигнул, а в трубе загудел ветер. Дэниел смущенно уставился на свои колени. Чтобы как-то развеселить его, я стала наматывать Дэниелу на запястье найденный мной эластичный бинт. Он не возражал, и я продолжала. Замотав ему руку до самой подмышки, я изящно завязала бинт у него на плече. Через пару минут он и правда развеселился и решил нанести мне ответный удар при помощи длинной розовой ленты. Дэниел принялся наматывать мне ленту на пальцы, наши пальцы переплетались — его длинные, костлявые, и мои тонкие, нежные, и я подумала: «Как же я люблю тебя, дурачок!»
Тут ко мне снова подошла Эмма. Я чувствовала ее дыхание у себя на плече. Порывшись в старых бумагах, я обнаружила Евангелие в черной простой обложке, но с золотым обрезом. В одном месте страницы смыкались неплотно, как полуоткрытый глаз. Раскрыв книгу, я обнаружила розовый листок. «Заверенная копия регистрационной записи… Регистрационная служба…» Свидетельство о моем удочерении. Парочка на кровати ничего не заметила — дети с упоением обматывали друг друга лентой. Ну и отлично. Какая теперь разница. Закрыв книгу, я затолкала ее обратно в сумку. Эмма опять вздохнула.
Мама вдруг стала какая-то странная и сказала, что ей нужно немного побыть одной, поэтому мы с Дэниелом пошли ко мне в комнату. Теперь там вообще некуда было ступить, но он как-то умудрился втиснуться в угол рядом с дверью. Я не стала говорить ему, что в мусорном пакете, на который он облокотился, лежит все, что я хранила на память о наших встречах с Полом. Прежде чем выкидывать, я залила пенкой для волос его открытки, записки, фотографии и билеты в кино. Теперь в комнате пахло, как в дешевой парикмахерской типа: «Стрижем, как сможем». Дэниел сморщил нос, но ничего не сказал. Я взяла потрепанный журнал и открыла на статье: «Лучшая десятка: увидеть эти ногти — и умереть».
— Гляди! Подумать только, у кого-то есть время красить ногти! — Я бросила журнал в пакет. — Сейчас многое из того, что меня раньше интересовало, кажется мне таким далеким. Как будто из другой эпохи.
— Да, я понимаю. О боже, если я сейчас же не лягу, то просто рухну на пол. — Дэниел неловко выбрался из угла, доковылял до кровати, спотыкаясь о разный хлам, лег, закинув руки за голову, прямо как дома. — Теперь, когда все утряслось, что ты собираешься делать дальше?
Я пожала плечами: