«Моей семьи», — подумала я.
— Это похоже на… — Она вышла поставить коробку под лестницу. — Ну, как будто телевизор включен на один канал, а в это время записывается другой. Точно так же и бабушка. То, что на поверхности, как раз не важно. Мы думаем, что она сумасшедшая, но на самом деле она просто живет в другом измерении. Она подхватила Уильяма, который уже подобрался к камину, поднесла к своему лицу. Он засмеялся, попытался поймать прядь ее волос. — По крайней мере, она живет в другом времени. Прошлое для нее и есть настоящее.
Оно и понятно, что интересного может ей предложить наш век? Просто почему-то, если кто-то в двадцать лет овдовел и оказался прикованным к постели, все кинутся охать, а поскольку бабушка старая, считается, что ничего страшного в этом нет. И все-таки она — замечательная женщина. Уверена, что в ее жизни было больше событий, чем мы можем предположить.
Я слушала «Радио-4». Передавали интервью с Кейт Эди[41]. Ее спрашивали, каково это было — вести репортажи из Боснии. Она пожаловалась, что ей было сложно общаться с тамошними людьми, у которых в голове не укладывается, что у события может быть одна, сиюминутная причина. Им кажется, что каждое происшествие — результат множества других, уходящих в века. Например, ее отправили в городишко недалеко от места ведения основных боевых действий, — где произошла страшная резня.
— Что тут вчера произошло? — спросила она очевидца.
— В тысяча девятьсот сорок третьем году… — начал он.
История каждого человека — продолжение чьей-то чужой истории. Нам кажется, что наша жизнь — только наша, но все ошибки, все правила, все представления заданы. И от этого никуда не уйдешь.
Да и зачем, собственно?
Кадры из будущего
Уилл первый раз пошел. И тут же упал. Ударился головой о мраморную плиту камина. Сначала мне показалось, что он умер. Меня накрыла волна ужаса. Тогда я и поняла, что люблю его. Просто любовь подкралась незаметно.
Мама вернулась с работы. Рассказала, что мистер Фэрброзер женится. Ну и новости! Вроде какая-то состоятельная женщина под пятьдесят, он познакомился с ней в Италии, похожа на Марию Каллас, хотя на самом деле родом из Олдхэма. Как мама переживет этот страшный удар? Судя по всему, никак. То есть не особо она и переживает. Может, они и правда были просто друзьями. Миссис Фэрброзер выводит маму в свет — научила играть в бридж, приглашает на дегустации вин, отдает ей старые вещи от Жака Верта и дома моды «Aquascutum». Мама все принимает с благодарностью. Они ходят в кино все втроем. Думаю, дальше этого дело не заходит.
Стараясь не шуметь, я открываю заднюю дверь. В университете нам неожиданно дали неделю на самостоятельную подготовку, но я не успела сказать маме. Она меня не ждет. Еще снаружи я услышала голоса.
Дверь туалета нараспашку, мама сидит на унитазе и надувает воздушный шарик. Уилл вылетает на кухню с воплем:
— Мамочка-а-а!
— В этом доме никакой личной жизни! — жалуется мама, и ее голос отражается от кафеля.
Я кладу сумки на холодильник и ложусь на пол. Мой малыш принимается по мне ползать, довольно хихикая. Как приятно возвращаться домой. Но только потому, что я здесь не живу. Может быть, меня назовут плохой матерью, потому что я не все время рядом с ребенком. Но я делаю, что могу. Нельзя требовать невозможного.
Ноябрь. Пятница. Вечером я, как обычно, звоню домой.
— Бабушке трубку дать? — спрашивает мама. — Она сегодня была на похоронах, и я завела ее к нам выпить чаю.
— Давай.
Шорох, какая-то возня, слышно, как кто-то сказал: «Чтоб тебя черти задрали!», потом тяжелое дыхание.
— Алло? Алло?
— Там никого нет, — говорит бабушка маме.
— Да есть. Подожди ты хоть секундочку, ради всего святого! — прикрикивает на нее мама.
— БАБУШКА, ПРИВЕТ!
— Тут у нас темно. А у тебя как?
— ДА. Я ЕЩЕ ТОЛЬКО В ЙОРКЕ.
— У «Клуба рабочих» будут жечь костер. А ты сегодня костер разведешь?
— МЫ ЗАПАСЛИСЬ ФЕЙЕРВЕРКАМИ.
— Да?
— БАБУШКА?
— Проповедь сегодня была — заслушаешься.
— БАБУШКА!
— Что?
— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.
— Я тебя тоже. Ой, Карен, я вся запуталась в этом проводе.
