И тут медсестра привезла мне моего сынишку.
— А вот и мы, — сказала она, остановившись у моей кровати и нажав тормоз. — Это твоя мама. — Маленький сверток в тележке ничего не ответил. — Он еще спит. — Медсестра наклонилась над пластиковым ящиком и легонько дотронулась до головки малыша. — Какие у нас волосики!
— А это нормально, что он столько спит? — Я почувствовала, что снова начала паниковать.
— Конечно, нормально. Роды — дело тяжелое, и не только для мамы. Он сам проснется, когда будет нужно. Господи, да ты еще будешь молиться, чтобы он поскорее заснул!
Я наклонилась и посмотрела на его сморщенное личико. Малыш лежал совсем неподвижно. Я пригляделась, пытаясь определить, дышит ли он, но под пеленкой было не разобрать. Осторожно спустив ноги на пол — ой-ой-ой, — я начала разворачивать малыша. Наконец показалось его тельце. Дышит. Слава богу! Я снова забралась в постель и стала наблюдать за тем, как его грудь медленно поднимается и опускается. Мне казалось, что, если я отведу взгляд, он перестанет дышать.
Проснулся он аж после обеда. К тому времени я была уже окончательно уверена, что мой сын помрет с голоду.
— Пожалуйста, помогите мне его накормить, — жалобно попросила я медсестру.
Только я достала свою грудь, как пришла мама..
— О господи, надеюсь, ты одна? Не хватало еще, чтобы папа увидел меня в таком виде или Дэниел!
Мама закатила глаза и задернула занавеску вокруг кровати.
— Как дела?
— Кажется, я никак не могу заставить его как следует открыть ротик. — Я посмотрела на крохотную головку, которая слепо тыкалась в мою грудь. — Видишь, он не может понять, как это делается. Я думала, это инстинкт.
Медсестра помогла малышу найти грудь и подложила мне под локоть еще одну подушку.
— Погладьте его по щеке, тогда он откроет ротик.
Она взяла мою грудь и сунула сосок в рот ребенку. Я вздрогнула, потому что не привыкла, чтобы мою грудь трогал кто-то посторонний, и уж тем более женщина.
— Мне это не нравится. Какое-то странное ощущение.
Малыш потянул за сосок, выпустил его изо рта и завопил так громко и пронзительно, что чуть не оглушил меня.
— Думаю, тебе это не удастся, Шарлотта, это не так-то просто. Может, лучше кормить его из бутылочки? — предложила мама.
Я раздраженно посмотрела на нее:
— Дай мне еще один шанс. Я в первый раз пытаюсь его кормить. И потом, ты сама меня как вскормила?
Похоже, мама смутилась.
— Ну, ты-то сосала грудь до трех месяцев.
Я нахмурилась:
— Вот и он будет. Ну же, малыш! Давай! — Я приложила его к своей груди и снова почувствовала, как он прикасается губами к моей коже.
— Погодите-ка, — сказала медсестра.
Она чуть повернула его голову и, осторожно взяв меня за плечо, наклонила вперед. Он извернулся у меня на руках, присосался и тут же успокоился.
— Вот так, теперь все в порядке. — Она отступила на шаг и окинула нас оценивающим взглядом. — Только убедитесь, что он глотает. Вам надо будет всегда следить за этим. Конечно, это непросто, придется привыкать, но пугаться не стоит. Если еще понадоблюсь, позовите.
Мама подмигнула ей, и я поняла, что мне придется ее звать. Ну и ладно.
Малыш сосал грудь, а я неподвижно сидела на кровати, как королева, как мумия.
— Ну, — нарушила я тишину, воцарившуюся в палате. — Жеребята ведь как-то справляются. И поросята. И мышата тоже.
— И козлята, и телята.
— И щенята, и котята.
И мы обе расхохотались.
Тогда впервые за девять месяцев я поняла, что ты — пусть еще маленький, но все-таки настоящий, живой человек, и хотя твои голубые глаза были отцовскими, выражение у них — мое. Упрямство. Может, именно поэтому мы так часто ругались — ведь мы так похожи. Уже тогда я знала, что с тобой будет много проблем, но это ничего не могло изменить — ведь я поняла, что очень тебя люблю.
К младенцу Иисусу пришли трое волхвов, к моему сыну пришли мой папа, Дэниел и бабушка.
Папа оказался первым. Он ворвался в палату так, будто собирался брать ее штурмом.
— Что это с тобой? — спросила я, улыбаясь.