Надо мной жужжит лампа дневного света. Глаза жжет оттого, что я давно не высыпалась. Даже когда мне удалось заснуть на пару часов, мне опять приснились эти ужасные поезда, только на этот раз я отлично знала, куда еду, — я пыталась вернуться домой. И вернулась бы, если бы эта чертова станция не превратилась в рынок в Чорли.
Мне приходилось часто моргать, чтобы отражения в оконном стекле перестали дрожать. Когда мимо проезжала тележка, мне казалось, что резиновые колеса едут прямо по моему сердцу и что в ней везут жалкие остатки моего воспаленного мозга. Я представила Эмму в больнице, как над ее телом в синяках склоняются медсестры, как они ощупывают ее переломанные кости. Почему никто ничего не сделал? Почему Джесси так поступила? Каждый раз, думая об этом, я никак не могла понять, как такое могло случиться. Мне представлялось ее лицо, ожесточенное, суровое, выглядывающее из-за приоткрытой двери. В ее глазах застыл страх, а не злость; она испугалась меня. Она всегда будет убегать от прошлого, и не будет ей покоя. Что ж, она это заслужила.
Интересно, а тот негодяй — мучился ли он перед смертью? Надеюсь, что да. Надеюсь, он долго мучился, а потом отправился прямо в ад. Теперь я поняла, зачем обычные люди нанимают убийц. Когда сталкиваешься с такой мерзостью, остается только одно: раз и навсегда стереть ее с лица земли.
Чаще всего люди стараются не думать о плохом, но иногда подобные мысли все-таки приходят в голову и от них невозможно избавиться. В таком месте, как это, в месте, где время приобретает особый смысл, у вас просто нет выбора. Каждый раз, придя в больницу, начинаешь осознавать, что любая секунда может оказаться для кого-то последней, а для кого-то — первой, чьи-то души вырываются на свет из темноты, а чьи-то — уходят в нее. Ведь говорят, что за каждым человеком стоит десять духов, так? А как же насчет духов тех, кто еще не родился, духов детей? Если бы они знали, через что им предстоит пройти, многие ли решились бы родиться? Перед моими глазами одна за другой проплывали жуткие картины. Репортажи с места военных действий, принцесса Диана в хосписе с маленьким лысым мальчиком, плакаты Национального общества защиты детей от жестокого обращения, даже эта глупая реклама вакцинации, в которой малыш катится к краю утеса. Гроб отца. И наконец, толпа скорбящих перед Букингемским дворцом.
Больничные часы продолжали отмерять время, унося все новые и новые жизни, а мертвые выстраивались в очередь, ожидая, когда кто-нибудь помянет их. Я все ждала. Мне очень хотелось обнять Эмму и все уладить; вот же она, совсем рядом, я чувствовала, что она где-то поблизости. А за Эммой столпились другие дети, те, которые плачут по ночам от страха, боли или одиночества. Они подходили все ближе и ближе, окружая меня, протягивая ко мне свои маленькие ручонки. Мне казалось, я вот-вот закричу…
— Можно с вами поговорить? — обратилась ко мне врач, молодая индианка, очень красивая, нос с легкой горбинкой.
Я тупо посмотрела на нее и с трудом поднялась на ноги. Сумочка слетела у меня с плеча и упала на пол, но у меня не было сил нагибаться за ней. Мы стояли и смотрели друг на друга, я старалась определить по выражению ее лица, какие новости меня ожидают. К ее щеке прилипла ресница, на лоб упала прядь волос. Интересно, ходила ли она когда-нибудь с красной точкой на лбу? Все это пронеслось в моей голове за какую-то долю секунды. «Пожалуйста, — мысленно молила я, — посмотрите мне в глаза, ведь если вы этого не сделаете, я пойму, что случилось что-то ужасное».
Бабушку поместили в отдельную палату. Можно ли это считать плохим знаком? Разумеется, к ней были прикреплены разные провода, трубки, датчики.
— Врачи смогут определить, насколько поврежден ее мозг, только после того, как ей станет немного лучше, — сообщила мама. — Но, может быть, она нас слышит: врачи уверяют, что слух пропадает последним из всех пяти чувств. Так что следи за своими словами. Без вставных челюстей она выглядит мрачновато.
Я и забыла, что бабушка такая сухонькая. Казалось, под покрывалом совсем ничего нет. Руки на покрывале тощие, как куриные лапки.
— Мама?
Она цыкнула на меня и подтолкнула вперед.
— Давай-ка сначала позаботимся о его высочестве. — Мама поставила на стул сиденье из машины, в котором красовался мой сын — малыш был весь раскрасневшийся с дороги, — и пододвинула стул для меня. Потом она тоже села и стала распаковывать подарки, которые прислали друзья и знакомые бабушки.