А сверху доносится стук. Это Шарлотта бьет кулачками по полу. Она в истерике, потому что ночью, когда мне было некуда себя деть, я разрисовала все картинки в раскраске, которую ей подарила. Все! Не оставила ей ни единого белого пятнышка.
— Я не могла остановиться, — повторяю я. — На меня как будто что-то нашло.
Бабушка продолжает утешать меня, а Шарлотта — молотить кулаками.
Не знаю, почему мне вспомнился именно этот случай: бывало, я вытворяла что-нибудь еще более странное.
Стряхнув воспоминание, я заметила, что мистер Хэммонд удивленно на меня смотрит. Брови поднялись уже выше очков. Тут я поняла, что сижу, раскрыв рот. Бог знает, что он про меня подумал. Я взяла себя в руки и продолжила:
— Так что это только последние, ну, не знаю, лет пять-шесть. Трудно точно сказать, когда мы поменялись ролями. И вообще она уже давно была забывчивой. Мы считали, что это просто возраст. А сейчас я не могу спокойно оставить ее одну. Приходится опасаться, что она либо дом подожжет, либо наводнение устроит. Но иногда она разумнее нас всех. Никогда не догадаешься, что с ней что-то не так. Но ведь это нормально, при старческом слабоумии?
Мистер Хэммонд едва заметно кивнул:
— Иногда да.
— Странно, правда? Странно, что никогда не знаешь, понимает она сегодня, что ты ей говоришь, или нет. Временами мне хочется просто… — Я потрясла кулаками. И тут же рассмеялась: мол, это шутка. Не знаю, удалось ли его провести? Думаю, он достаточно часто сталкивался с теми, кто вынужден ухаживать за стариками, чтобы знать, каково это. Во всяком случае, он кивал и не торопился звать полицию. — Но в целом все было нормально. Ведь самое главное, что она сама передвигается. Она даже сама залезает в ванну, взбирается по лестнице, сама одевается. Это просто чудо. Даже поверить трудно.
Мистер Хэммонд сцепил руки и поглядел на меня с сочувствием.
— Боюсь, что теперь кое-что изменилось, — проговорил он.
— Я думаю!
— Вы должны понимать, что в ближайшем будущем миссис Хескет будет прикована к постели. Сейчас медсестры ее кормят, одевают, водят в туалет. Ей потребуется много внимания.
Некоторое время мы молчали: я пыталась понять, что все это значит.
— А как же физиотерапия?
— Со временем может дать некоторые результаты, но на чудо надеяться бесполезно.
— Она сможет подниматься по лестнице?
Врач покачал головой:
— Она не сможет даже ходить без посторонней помощи. Она очень плохо перенесла инсульт. Так что мы с вами должны решить, каким образом предоставить ей по возможности лучший уход.
Вот, это мне наказание за то, что я ее предала. За то, что хотела найти мать лучше ее. Теперь придется до конца жизни носить ее на руках вниз по лестнице каждый раз, когда ей захочется в туалет. Одной рукой кормить с ложки Уильяма, а другой — ее. У меня упало сердце.
— Она очень хочет вернуться домой. В конце концов, я ее заберу, но не могли бы вы оставить ее в больнице еще месяца на два, ну, хоть на один. Восемь недель назад у моей дочери родился ребенок, все в доме вверх ногами, сами понимаете. А теперь нам придется обратиться в социальные службы за дополнительной помощью… Вы не могли бы с ними связаться или мне придется это сделать самой?
— И все-таки мне кажется, вы не до конца понимаете, в каком состоянии ваша мать, — осторожно заметил он. — Вы не сможете сами за ней присматривать. Ей нужен серьезный уход.
Я подумала о том, как буду ночью вставать и нести ее до туалета. Или лучше как-нибудь втиснуть ее кровать в гостиную? Но куда же тогда девать стол? Где мы будем есть? Может, если убрать из угла буфет… Но куда? Что, если сделать из бабусиной комнаты кабинет для Шарлотты и одновременно столовую? Вот забавно — есть на втором этаже! Носиться с тарелками вверх-вниз по лестнице…
— Вы работаете? — спросил мистер Хэммонд.
— На полставки. А что?
Но ему не пришлось ничего объяснять. Моя будущая жизнь и так проносилась у меня перед глазами.
— Думаю, вам надо подумать о доме престарелых, — сказал он.
— Ну нет. Это даже не обсуждается. Мы что-нибудь придумаем.
Даже если мне придется очень трудно, я ни за что не сделаю с ней такого. Страшно даже представить, что бабуся не живет с нами.
Я уже встала, и тут мне в голову пришел вопрос, одна мысль, которую я давным-давно старалась подавить. Мистер Хэммонд, кажется, человек добрый…
— Можно спросить?
— Конечно.
— Может ли быть так, что слабоумие началось из-за моего развода? Она очень тогда переживала. Семья для нее — главное.