Дорис поднялась и открыла дверцу шкафа, встроенного в стену. Костюм в полоску, еще ни разу не надеванный в Москве, висел не в дальнем конце шкафа, а гораздо ближе. Прозрачная пленка, в которую был завернут синий с золотыми пуговицами пиджак, сорвана. Сейчас половина девятого утра, значит, уборщица еще не приходила. Но в номере явно кто-то побывал. Взяв сумочку, Дорис покинула номер, спустилась вниз и пошла в сторону почты.
– Сколько идет бандероль по Москве? – спросила она у женщины в синем халате, стоявшей у стойки.
– Обычно дня три-четыре.
Что ж, три дня – срок вполне достаточный, чтобы прийти в себя, собраться с мыслями и решить, что делать дальше.
– Бывают задержки?
– Очень редко, – покачала головой женщина и стала упаковывать в пленку дневник Лукина.
Вскоре Дорис вышла на улицу и огляделась по сторонам. Пока она отправляла дневник самой себе на адрес гостиницы, на небо набежали тучи и полил дождь. Зайдя в ресторан, Дорис присела к столику у окна и стала смотреть, как дождь заливает стекло и пешеходы бестелесными тенями появляются ниоткуда и снова растворяются в серой мгле. Она пила кофе и думала, что, возможно, человек, которому очень хочется получить дневник, не плод расстроенных нервов; он действительно существует, жесток и опасен, и в своих поисках не остановится ни перед чем.
Грач уверял, что еще неделю назад дневник отца находился в банковской ячейке. Он получил тетрадь, чтобы Дорис прочитала этот уникальный документ и, заинтригованная, позвонила в Нью-Йорк знакомому меценату. А дальше все просто: стороны вступили бы в переговоры, сумели договориться о цене, и Грач стал бы немного богаче. Прошла неделя, как дневник покинул стены банка, а сколько всего произошло… Возможно, из-за этой тетрадки, исписанной неразборчивым почерком, убили невинного человека.
Дориc допила кофе и, не дожидаясь, когда дождь кончится, вернулась в отель, поднялась на свой этаж. Толстый ковер гасил звук шагов, вокруг стояла такая тишина, будто она была одна на всем этаже.
Когда Линсдей уже вытащила магнитный ключ, чтобы открыть дверь, из-за ближнего поворота показался невзрачный мужчина среднего роста. За секунду он оказался рядом и, коротко размахнувшись, ударил ее открытой ладонью по лицу, а другой рукой попытался сорвать с плеча ремешок сумочки. Дорис шатнуло, показалось, будто на миг выключили свет и стало совсем темно. Они молча боролись, никто из противников не проронил ни слова, не издал ни звука. Дорис что было силы тянула сумку на себя, мужчина пытался вырвать ее.
– Лучше дай сюда, сука! – прошипел незнакомец.
Но Дорис не собиралась уступать; она вцепилась в сумку мертвой хваткой и, кажется, была готова победить. Но неожиданно мужчина шагнул вперед и так ударил ее по щеке, что слезы брызнули из глаз. Не выпуская сумку, Дорис толкнула плечом дверь чужого номера, попробовала закричать, но горло сдавил спазм, а воздуха стало не хватать. И тут в руке мужчины оказалось что-то вроде тюбика с помадой, только большого. В лицо тут же ударила вонючая до тошноты струя газа. Очертания человека мгновенно расплылись, коридор сдвинулся с места и закружился. Пальцы разжались, американка прислонилась плечом к стене, чтобы не упасть, но стена почему-то оказалась не вертикальной, а наклонной. Цепляясь за нее, Дорис сползла вниз, на ковер, зашлась сухим кашлем и провалилась в темную пустоту.
Возможно, она пролежала в коридоре минут пять, может, полчаса. Сознание вернулось. Кто-то хлопал ее по плечу. Дорис оттолкнулась рукой от пола и села. Рядом стояли двое мужчин в темно-синих костюмах и галстуках, на карманах приколоты целлофанированные кусочки картона с именами и фотографиями гостиничных охранников. Один из них помог подняться. Голова кружилась, в глазах щипало. Сумочка лежала на ковре, тут же валялась записная книжка, очки и еще какие-то мелочи.
– Я старший смены, – сказал один из мужчин, поддерживая Дорис под локоть. – Что тут произошло?
– Ничего. У меня вдруг голова закружилась… Иногда со мной такое бывает.
– Нам звонили. Сказали, что слышали в коридоре женский крик.
– Вероятно, я закричала, когда падала.
– Вы точно в порядке?