— Я вам как бы прочту. Называется: «Если бы я был диктатором». «Если бы диктатором в Чечне был я, “зачисток” бы не делал. Ни к одному населенному пункту не подтягивал бы бронетехнику. О том же, кто бандит, тихо собирал информацию, и ночью, в два-три часа, приходил к ним в дома и здоровался за руку: “Салам алейкум!” И после такого визита этот бандит никогда бы нигде не появлялся больше. Три — пять подобных мероприятий — и все бы все поняли. Ведь именно так было, когда НКВД работало: тук-тук-тук — и не вернулся… Люди это знали и боялись. Время было такое, иначе не было бы порядка».
Прочел, спрятал вырезку в карман.
— Знаете с кем интервью? С главой республики.
— Звучит, — сказал комендант.
В кабинет заглянула Юля, комендант зыркнул на нее. Та же постояла в дверях, дождалась, пока все мужские головы повернулись в ее сторону. В глазах у каждого вырисовалась соответствующая мысль — хороша!
Возвратившись к себе от коменданта, Макогонов вызвал Тимоху и Ускова. Объяснил задачу, чтобы «обкатали» адреса.
Через полтора часа сержанты вернулись, стали смотреть видеозапись.
В тактическом классе, определились в деталях по нарисованной на школьной доске схеме.
— В штурмовой группе пойдут первыми Мельник, Усков и Савва, — сказал Макогонов. — Работаем. Все, хоп.
Угреватое в звездах небо южной ночи. До рассвета час. Самый сон. Далеко собаки забрехали, взвыли. Луны нет на небе, а собаки воют — собаки с голодухи воют. Квартал укрыт густым мраком. Тишина.
— Этот дом?
— Левее. Стой. Глуши.
— Этаж?
— Третий. Окно второе от подъезда.
— Через козырек над подъездом. Лестницы.
Газовые факелы то тут, то там. Газа много в Чечне: им освещают улицы по ночам. Тени с длинными палками метнулись к факелам, на палках мокрые тряпки. Мокрыми тряпками накрываются факела. Тухнут рыжие всполохи. Шипит холодный газ.
Две тени взбираются на подъездный козырек.
— Савва, форточка.
— Открою, да.
Тень худая, юркая змеею просачивается через форточку.
— Давай, солнцепоклонник. Давай, родной.
Шум, возня внутри квартиры. Глухие удары. Через некоторое время распахивается подъездная дверь. Тени-бойцы проникают внутрь дома.
Собака взвыла, заголосила. Но далеко.
Так бывает, происходит ночью всегда во время захвата квартиры, «отработки адресов». Броню с Лодочником и еще вторую броню оставляют не близко к адресу. Идут группами до места, вглядываясь в ночь через приборы ночного видения. Подгруппы тушения гасят мокрыми тряпками газовые горелки. Штурмовые тройки взбираются по балконам и козырькам на верхние этажи, где есть проломы внутрь дома. Открывают подъездную дверь изнутри. Через форточки и окна, если крепка дверь, змеею проникает в квартиру калмык Савва. И работает там. Если Савва взялся работать, можно не волноваться. Объект задержан. С ним обращаются жестко. Он раздет догола и беспомощен. Возьмите мужчину и разденьте его догола. И бейте его. И чтобы мрак и темнота окружали его. Тогда любой, даже очень сильный, мужчина не выдержит и все, все расскажет: в чем грешен он и в чем не грешен, и в чем грешны другие.
Тени одна за другой взбираются по лестницам, этажам. Тени просачиваются в квартиру: обыскивают комнаты, кухню, коридор.
— Детонаторы, ствол АКСУ, цинк с патронами, магнитофон с кассетами.
— Магнитофон заминировать.
— Там тайник.
— Тайник заминировать.
Пяти минут не прошло с начала штурма. До рассвета час. С рассветом перестанут выть собаки и голодным лаем станут предупреждать людей о возвращении утра.
На полу возле топчана корчился человек. Человек в одних трусах: он закрывает руками голову, из-под рук взглядом затравленной собаки оглядывается, но видит только лучи фонарей, направленные ему в лицо. Пленник дрожит и повторяет:
— Этта страшная ашибка. Этта страшная ашибка. Этта…
Времени нет. Пленника тут же бьют ногой в бок. Савва. Он маску задрал на лоб и присел перед пленником, и себе посветил фонариком в лицо.
— Здравствую, чурка вахабитская, да, — сказал Савва. — Трусы носишь, да? Вахабы не носят трусы. Маскируешься, да?
Пленник видит лицо дикое без, глаз. Глаза у Саввы — нитки. Уши слоновьи. Пленник теряет контроль. Савва бьет пленника в подбородок. Тот откидывается головой и стукается затылком о стену. Савва дальше говорит без падежей и ударений, но с характерным акцентом:
— Скажи, сука-билят, чурка, перед смертью, сколько наших рюсских убиль?
— Не-е-е, — икает пленник. — Я нэ убиуал, я нэ убиуал. Этта ашибка…