Время летело незаметно в подготовке к предстоящей большой экспедиции, и Скотт всякий раз с большим удовольствием отмечает в своем дневнике, что все здоровы, бодры и веселы. Часто устраиваются экскурсии в разные места, бег на лыжах, игра в футбол, а также научно-популярные лекции с демонстрациями, имеющие огромный успех. Каждый из путешественников имеет что рассказать своим слушателям поучительного и интересного. Развлечением служат также граммофон с огромным запасом пластинок и пианола. Словом, эта первая половина путешествия прошла необыкновенно счастливо, и Скотт имел все основания надеяться на удачу своего предприятия.
Мысль об Амундсене и о том, что он может раньше прийти к полюсу, по-видимому, часто являлась у Скотта. Он упоминает об этом в своих письмах, но говорит, что давно решил поступать так, как будто Амундсена не существует. «Мой план был бы расстроен, если бы я пустился в перегонку с ним, – прибавляет Скотт, – к тому же мы, как будто, не затем и пришли сюда! Боюсь только, что из-за этого наша экспедиция много потеряет в глазах публики, но к этому нужно быть готовым. Как-никак ведь важно то, что будет сделано, а не людская хвала!»
Весной было сделано несколько экскурсий для устройства на разных расстояниях и в разных местах лагерей с припасами, ввиду предстоящей большой экспедиции к Южному полюсу. Один из таких лагерей назван «Однотонным» потому, что там был устроен склад припасов в одну тонну весом. Много раз задерживала экскурсантов метель, а также разные неприятные приключения с людьми, лошадьми и моторными санями, которые часто ломались и вообще оказались малопригодными. Но, в общем, все сошло благополучно.
Особенно много хлопот и неприятностей доставляли путешественникам сильные метели.
Скотт говорит: «Эти метели были величайшей неожиданностью. Таких метелей здесь никто из путешественников не испытывал в летнее время. Надеюсь, впрочем, что мы с ними покончили. В своем дневнике о путешествии Шеклтона Уайлд пишет 13 декабря, что за весь месяц он в этот день в первый раз не может отметить великолепную погоду. У нас же, наоборот, хороший день был до сих пор исключением. Однако мы все-таки не потеряли ни одного дня. Мы все стали есть конину, убивая лошадей, которые уже не могли везти груз, и питаемся так хорошо, что о голоде никто не помышляет. Я теперь стал поваром…»
Но непогода и дальше преследовалапутешественников. Вот что Скотт пишет в своем дневнике от 7 декабря: «Метель продолжается. Положение становится серьезным. Корма для лошадей, после сегодняшнего дня, остается всего на один день, так что завтра надо или тронуться в путь, или пожертвовать лошадьми… Хуже всего то, что мы сегодня уже попользовались частью той провизии, которая предназначалась для склада на леднике. Но буря, по-видимому, не собирается утихать. Не вижу признака конца, и все согласны со мной, что нельзя двинуться с места. Нельзя не признать незаслуженным такое несчастье! Планы были составлены так тщательно, и принятые меры уже отчасти увенчались успехом, так что если бы нужно было начинать сначала, то я, право, не вижу, что можно было бы в них изменить. Были широко приняты в расчет возможные полосы дурной погоды сообразно с пережитым опытом. Декабрь здесь ведь лучший из всех месяцев в году, и даже самый осторожный организатор не мог бы предвидеть такого декабря!
Ужасно лежать здесь в спальном мешке и думать об этом, в то время как небо остается сплошь свинцовым, и положение все ухудшается… Такое вынужденное бездействие, когда каждый час на счету, хоть кого выведет из терпения! Сидеть тут и смотреть на пятна зеленой плесени на стенах мокрой палатки, на лоснящиеся мокрые предметы, развешенные посредине грязные мокрые носки и другие вещи, видеть печальные лица товарищей и прислушиваться к несмолкаемому шлепанью мокрого снега и к хлесткому хлопанью парусины под напором ветра, чувствуя, как прилипает к телу одежда и все, к чему прикасаешься руками, и знать, что там, за этой парусиной, нет ничего, кроме сомкнутой кругом сплошной белой стены, – вот в чем заключается теперь наше занятие. Если же прибавить к этому горькое чувство при мысли о возможности провала нашего плана, то каждый поймет, конечно, как незавидно наше положение…»
22 декабря Скотт простился со своими товарищами, которые должны были вернуться обратно из лагеря, устроенного на леднике, на высоте 7000 футов. С ним остались: Уилсон, Эванс, Оутс и Боуэрс. Все они должны были вместе идти дальше, к Южному полюсу. На первой странице своего последнего дневника Скотт пометил лета свои и своих товарищей. Ему было 43 года, Уилсону – 39 лет, Эвансу 37, Оутсу – 32, Боуэрсу – 28.
Эта последняя часть путешествия началась при сравнительно благоприятных условиях, и все бодро поднимались в гору, не чувствуя при этом особенного утомления. В семь часов ходьбы прошли 10 1/2 географических миль. Рождество встретили под 85°50′ южной широты и отпраздновали его сытным ужином, который состоял из четырех блюд: пеммикана вволю, ломтей конины с подливкой, приправленной луком и индийским перцем, а также толчеными сухарями, затем, кисель из арроурута, какао и неизменный плум-пудинг, опять какао с изюмом, а на десерт карамели и вареный в сахаре имбирь. «После такого пира трудно было пошевелиться! – говорит Скотт. – Мы все великолепно спали и основательно согрелись. Вот что значит наесться досыта!»
3 января путешественники остановились лагерем на высоте 10 180 футов; до полюса оставалось 150 миль. Здесь они распростились с последними четырьмя спутниками, которых Скотт отправил домой. Он написал в дневнике: «Они огорчены, но покоряются и не ропщут. Дальше мы отправимся уже впятером. Пищи у нас имеется на месяц для пяти человек – этого должно хватить. Нам хорошо идти на лыжах, но те, на своих ногах, не поспевали за нами, поэтому мы подвигались медленнее. Покидающие нас товарищи утром 4 января проводили нас еще некоторое расстояние, на случай, если бы что-нибудь случилось. Но как только я убедился, что у нас все пойдет хорошо, мы остановились и стали прощаться. Один из них даже расплакался, прощаясь с нами…»
О своих последних спутниках Скотт пишет следующее:
«Я не нахвалюсь своими товарищами. Каждый исполняет свой долг по отношению к другим: Уилсон заботится, прежде всего, как врач, чтобы облегчать и исцелять наши недомогания и боли, неизбежные при нашей работе. Затем, он, как искусный и заботливый повар, вечно придумывает что-нибудь, что может скрасить нашу лагерную жизнь. Он крепкий, как сталь, в работе и не ослабевает от начала до самого конца каждого перехода.
Эванс – работник-богатырь, одаренный замечательной головой. Я только теперь уясняю себе, насколько многим мы ему обязаны.
Маленький Боуэрс удивительно мил! Он во всем находит наслаждение. Я предоставил ему заведование продовольствием, и он всегда в точности знает, сколько у нас чего и сколько следует выдавать. Никогда он не сделал ни одной ошибки! Сверх заведования припасами, он ведет еще обстоятельнейший и добросовестнейший метеорологический журнал, а теперь он, ко всему этому, еще взял на себя обязанность фотографа и астрономические наблюдения. Ничем он не тяготится, никакой работой. Трудно заманить его в палатку. О холоде он как будто забывает и, лежа в своем мешке, пишет или разрабатывает свои наблюдения, когда другие уже давным-давно спят.
Оутс был незаменим при уходе за лошадьми. Теперь он неутомим на ногах, прекрасно исполняет свою долю лагерной работы и не хуже всех нас переносит труды и лишения. Я и без него не хотел бы обходиться здесь. Лучшего подбора людей и не придумаешь, и тут каждый приспособлен к своей работе».