К Настурции приезжает свататься Ктулху
"Здравствуй, мой дорогой дневник.
Сегодня 13 Тиамона, а вот что было вчера, ты даже не представляешь! Сидим мы, значит, с вампиром, тем самым, который со мной на благотворительном банкете танцевал. Его все Дарионом зовут, а я его Андрюшей назвала, как нашего завхоза. Так вот, сидим мы с ним в ресторане. Место – шикарное. На сцене цыгане местные пляшут с маленьким драконом вместо медведя, усатые орки в сомбреро между столиками ходят и серенады поют. Поют громко, зато противно. Дарион мне аж две штуки заказал. Я прониклась. И вот, когда он купил мне розочку у кикиморы, в ресторан вваливается огромный осьминог и ползет, щелкая клювом, к нашему столику. Скользкий, мерзкий, серый и в пупырышках.
Я, стыдно признаться, завизжала и запрыгнула Дариону на колени. Он в улыбке расплылся, а я его клыки увидела, и назад спрыгнула. Стою меж двух чудищ, как меж двух огней.
И тут этот осьминог падает передо мной на пол, бьется клювом о пол и булькает человеческим голосом:
- Я, Ктулху Семнадцатый прошу тебя, о водоросль мокрой души, обрадовать меня безмерно! Ибо такой красоты я никогда за всю свою бессмертную жизнь не встречал! Будь моей стосемнадцатой женой!
Что было дальше – не помню. У меня, конечно, психика крепкая, я не одного ревизора до клиники довела, но говорящий осьминог это слишком. И замуж?
Короче говоря, я рухнула в обморок. Очнулась у себя в комнате. На тумбочке два букета: с кувшинками и мухоловками. Как думаешь, дневник, кто их прислал?"
Настурция пьет водку
"Здравствуй, предательский дневник.
Почему предательский? А чего ты, сволочь, перед глазами плывешь! Сегодня 17 Тиамона. СЕМНАДЦАТОЕ! А куда делись 14,15,16?! Говорила я Гупсу, что дешевая водка паленая. А он: "Что ты понимаешь в спиртном, женщина?" Я, между прочим, столько квартальных отчетов обмыла, что ему и не снилось! Но сказать-то об этом нельзя. Вот и пила. Плакала о завтрашнем похмелье и пила.
Когда виноватые Гупс и Пупс пришли меня проведать, решила разузнать, что случилось. Эти... Ребята заявили, что я, таки, дала осьминожке согласие на брак. С криком: "Где наша не пропадала!" чмокнула его в противную лысину. Мужик, то есть не совсем мужик, но, судя по количеству жен, тот еще самец, сейчас готовится к свадьбе.
Напилась, твою ж… "
Первая брачная ночь
"Здравствуй, дорогой дневник.
Пишу тебе, сидя в избушке на курьих ножках. Как я здесь оказалась? Ну, если коротко, то избежать свадьбы не удалось. Расписали нас с осьминогом вчера в ратуше. Весь город собрался посмотреть на мое несчастье. Я и сбежать хотела, да не тут-то было - русалки сторожат как ротвейлеры. А платье жемчугом по подолу так густо обшито, что бедный наряд весит, небось, не меньше, чем мой женишок. Я и ходить не могла, не то, что бегать. Стоять еще стояла, а как пришло время идти, то четверо русалок подняли шлейф и мы черепашьим шагом пошли мимо гостей к моему "лысику". Тьфу! Я как представила, что с этим жить придется, так аж тошно стало. Но деваться некуда. Единственной уважительной причиной для разрыва помолвки здесь считается только смерть.
Саму свадьбу помню плохо. Нет, не из-за водки. Из-за стреса.
Очнулась я уже в омуте, в доме Ктулху. В спальне!
Русалки с меня платье сняли, кружевную ночнушку на меня надели и ушли.
А потом осьминог приполз. В смысле, муж мой новоиспеченный, чтоб ему пусто было. И тут до меня дошло, что в этом-то теле я еще дитя невинное! Умом понимаю, что надо хватать что-то тяжелое, например, вон тот стул, и бить муженька по клюву, но руки словно онемели, ноги ватными стали, а голова закружилась.. От страха что ли?
Ктулху меня нежно щупальцами обнял, и я от ужаса глаза закрыла, чтоб не видеть всего этого безобразия. И тут слышу: шум, грохот, вой, писк, звон… Я акуратно один глаз приоткрыла. Вижу, а это Андрюшенька..ну, то есть вампир мой.. в смысле, не мой, конечно… ну, ты понял, дневник, что это Дарион в спальню вломился. Он моего муженька в стенку впечатал, а меня в охапку сгреб и прочь унес.
У вампиров, оказывается, крылья есть!
Летели мы с Андрюшенькой долго. Принес он меня на болото, занес в избушку на курьих ножках и на лавку усадил.
- Не бойся. – говорит, - моя теща, Яга Кощеевна, за тобой присмотрит. А я разберусь с Ктулху, и больше нам ничто не помешает быть вместе.
Поцеловал он мне ручку и был таков.
А меня в сарафан переодели и на печь спрятали. Тебя вот, дорогой дневник, отрада моя последняя, я призвать смогла, а больше ни на какие чары не способна. И что дальше будет – не знаю. Но больше всего меня одна мысль тревожит: неужели в этом мире все мужики – многоженцы?!"